Руины Арха 1. Олег Геннадьевич Фомин

ноль. Беглец прыгает в честную стеклотину, та может как сожрать, так и телепортировать. Шансы фифти-фифти. После в обоих случаях исчезает.

      – А с чего такое благородство?

      – Если честные начнут съедать всегда, люди перестанут прыгать, предпочтут развернуться и попытать крохотный шанс в битве, чем идти на гибель стопроцентную. Честные стеклотины вымрут от голода.

      – Ясно. Честные используют торговлю удачей, а подлые – маскировку.

      – Молодец. Давай зачетку.

      Я снова тычу в потусторонний хищный тент.

      – А как распознал эту?

      Руки Бориса плавными симметричными, как у дирижера, жестами обвели стены.

      – Осмотрись. Ничего подозрительного?

      Прищуриваюсь, голова медленно крутится.

      А ведь точно! Стены по обе стороны от пленки слишком разные. На нашей половине новее и суше, а на половине девушки почти черные от влаги, вот-вот развалятся. Переход слишком резкий, это не может быть одним коридором.

      – Замечаешь, – промурчал Борис.

      – Вот же я лох!

      – Если видишь неправдоподобную смену текстур, швырни вперед горсть песка, пшена или еще чего зернистого. Тайное станет явным.

      Из-за угла на том конце коридора выметается тень, сумрак обнажает сгорбленного мужчину, в кулаке топорик. На теле лохмотья, как гроздья гнилых бананов, сверху прозрачный дождевик, в полиэтилене много дыр и царапин. Рожа худая, медная, борода и усы в пыли, глаза сверкают как у больного раком, которому терять нечего.

      Подкрадывается к девушке, глаза превращаются в глазищи, над девушкой горб стал круче, острие носа скользит вдоль халата, ноздри вздуваются, пыхтят, по морде волна судороги, губы задрожали в дьявольской улыбке, во рту желтые шипы с бурым налетом, черные дырки.

      На нас внимания никакого.

      – Нас не видит, – сказал Борис. – Портал односторонний.

      – Каннибал?

      – До людоедства рукой подать. Но сейчас ее мясо нужно этому типу для другой цели. Он мерза.

      Тот, кого Борис назвал мерзой, воткнул топорик в рыхлую плиту. Улыбка еще гаже, течет слюна. Мерза обходит девушку, теперь его ноги по обе стороны от ее бедер, колени врезаются в пол, пальцы возятся на уровне гениталий.

      Задирают халат, в коридоре на миг светлее от бликов женских ягодиц, но в миг следующий на чистое тело наваливается тощая волосатая туша в грязи и лохмотьях.

      Стон удовольствия. Девушка вздрогнула, начала приходить в себя…

      Дрожу от злости. Ладонь уже на рукояти зубастого кинжала, порываюсь вперед, но осаждает мысль: между нами смертоносный барьер.

      Девушка сонно моргает, попытки приподняться, шея выкручивается влево, вправо. На лице морщины, оскал, слушает чувства… Глаза взбухли, волосы в рывке взлетели роскошным костром, истошный крик, но половину лица тут же закрыла перчатка мерзы. Крик теперь глухой, лицо пленницы красное, она кусает, но на этот случай насильник, похоже, и носит перчатку. Несчастная может лишь тщетно дергаться, а мерза стонет в такт рывкам.

      – Ублюдок! – кричу.

      Щелчок предохранителя