Джинны пятой стихии. Евгений Лукин

и это было немало. Ох как немало!.. Она иногда с ужасом чувствовала, что до конца отстраниться от всего ей никогда не удастся. Дом, работа, муж, Сережка. Это было все равно очень и очень много…

      Она вспомнила Зиночку – как та однажды высказалась. Мужья уехали на рыбалку, а они устроили субботние посиделки: за тортом, кофе и коньяком – четыре старинные, еще первых послеинститутских лет, подруги.

      «А что мне еще надо? – задорно воскликнула Зиночка и тряхнула черными как смоль кудряшками. – У меня все есть, девочки. Четырехкомнатная крыша над головой, муж, ребенок и любовник… А что еще, собственно, бабе надо? А?»

      Так прошла осень и зима прошлого года. Потом весна этого.

      Стена успешно строилась, становилась выше, толще. Крепче.

      – Как ты изменилась!

      Виталий смотрел на нее во все глаза. Он не пытался скрыть удивление. Забыл притвориться, растерявшись.

      Она задержалась на работе, а этот глупый дуралей больше двух часов ждал на остановке. И неуклюже сделал вид, будто очутился здесь совсем случайно. Это на другом-то конце города от дома и работы!..

      – Здравствуй, Виталий Федорович! Какими судьбами в наших краях?

      – Ниночка!.. Здравствуй.

      – Как живешь?

      – Да так. – И он попытался пошутить: – Спорадически и крайне нерегулярно.

      – Опять наговариваешь?

      А он все смотрел на нее и не пытался скрыть удивление.

      – Как ты изменилась!

      Маленький, уютный скверик неподалеку и их знакомая скамейка никуда за это время не делись.

      – Виталий Федорович, будь другом, дай сигаретку… Спасибо. Ну, рассказывай. Сколько мы не виделись? Год, два?

      – Да, почти полтора.

      – Так как ты живешь?

      – По-прежнему, Нинок, по-прежнему… Лучше – как ты?

      Она решила взять легкий, чуть игривый, чуть ироничный тон и, посмеиваясь, принялась болтать что-то о работе, о сослуживцах. Потом, смягчив иронию, переключилась на Сережку, на его школьные проделки – у Виталия сын был еще маленький, но дочь в этом году тоже заканчивала седьмой класс… Но он не слушал, а она знала причину и искренне жалела его. Нет, правильно, что они расстались.

      Она говорила и смотрела, как он не слушает. Курит, рассеянно глядя перед собой, а пальцы его нервно подрагивают. Она знала, что вот-вот он скажет то, ради чего ждал ее на остановке. Вот сейчас… нет, через минуту… или чуть позже. Или сегодня не скажет, но спустя несколько дней опять, словно бы невзначай, попадется на пути – и снова будет длиться эта сладкая пытка…

      Нина по-доброму, по-хорошему жалела его – ведь не был же он ей совершенно безразличен. Ни тогда, ни сейчас – как ни странно… Даже тот самый синдром, при котором чувства в личности преобладают, перебарывая аналитическое мышление, не казался таким уж смешным в нем.

      – Нина!

      – Да? – Она прервалась на полуслове и, если бы могла, сжалась бы в комочек… Господи, что ему ответить? Что?

      – Послушай, Нинок, – он говорил