Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли. Сергей Синякин

ветра все-таки не решились.

      Котлы же ушли безвозвратно. Ищи в поле ветра!

      Раздосадованный утратой воинского имущества Птолемей Прист приказал воров наказать, и ультима ратио – этот последний довод, – волосяной бич в очередной раз загулял по спинам воров и растратчиков. Деньги, полученные за уворованные котлы, преступники уже, разумеется, пропили, и сейчас два пьяных голоса взывали хрипло к милосердию и состраданию:

      – Сатис эст! Да хватит же, братцы! Софлицит! Сатис эст! Сатис!

      Слушая кающихся грешников, центурион с грустью думал, что рожденного свиньей трудно вразумить даже пер аргументум бацилинум, и плохо верилось в то, что палочные аргументы окажут на завывающих пройдох необходимое воспитательное воздействие.

      Впрочем, кво верба нон санат, карцер санат, квос карцер нон санат, вирда санат![16]

      – Сатис эст! – тоненько повизгивал при ударах Ромул Луций. – Сатис! Сатис, суки!

      – Сатис! – басовито вторил ему Плиний Кнехт. – Ой, блин, сатис!

      Центуриону было смешно и противно наблюдать за экзекуцией. Поймав умоляющие взгляды новообращенных, центурион показал им кулак:

      – Квос эго! – хотя и понимал, что слова бесполезны, горба ими не выпрямишь и совести не прибавишь.

      О темпоре! О морес! Все-таки воспитывать человека надо, что говорится, ад инкунабулис, то есть с пеленок, иначе из хомо аморсебаратус хабендит не изгонишь.

      Со скамеечки за экзекуцией с большим интересом наблюдал старший участковый Соловьев. Михаил Денисович по случаю выходных был в цивильной одежде. Гражданский костюм делал участкового похожим на респектабельного работника торговли старшего звена. Год назад в райпо завезли югославские костюмы, и прежде чем районное начальство проведало о поставках импорта и наложило на свободную реализацию костюмов табу, большую часть разобрали именно торговые работники, а поскольку жена Соловьева являлась старшим кассиром потребкооперации, то и участковому досталось товара из-за бугра.

      Сейчас Соловьев сидел на лавочке, попыхивая болгарским «Фениксом», и с любопытством наблюдал за мастерством бичующего. А полюбоваться было чем – бич выписывал замысловатые восьмерки, круги, спирали и впечатывался в обнаженные задницы воров и растратчиков с характерным чмокающим звуком.

      Экзекутор в движениях был нетороплив, но резок.

      Птолемей Прист присел на скамеечку рядом со старшим участковым, и милиционер торопливо затушил сигарету. Легионеры табака не знали, курящих почитали за наркоманов, а к табачному дыму питали явно выраженное отвращение.

      – Мартышкин труд! – сказал старший участковый. – Что толку пороть, если исправить уже ничего нельзя? Раньше их надо было пороть, когда они в школе учились.

      Центурион наблюдал, чтобы бичуемым доставалась экс аэкво, коль уж оба одинаково виноваты.

      – Федор Борисович просил свою благодарность передать, – сказал Соловьев.

      – Грацио, – сказал Птолемей Прист. – Дежурному передай.

      – Да она устная, благодарность-то, –

16

Большинство одолеет сказанное без перевода. Кого не исцеляют розги, исцеляет карцер, кого не исцеляет карцер, исцеляют розги. Мудрая мысль!