Фантастическая проза. Том 1. Монах на краю Земли. Сергей Синякин

Аркадий Наумович, восемнадцатого мая одна тысяча девятьсот пятнадцатого года, – сказал Штерн.

      – Вы признаете себя виновным? – спросил судья, бегло проглядывая обвинительное заключение.

      – Видите ли, гражданин судья… – промямлил Штерн.

      – Достаточно, – махнул рукой судья и поочередно наклонился в обе стороны, совещаясь с военными. Совещание было кратким, после обмена мнениями троица пришла к согласию, и судья в гражданском встал, держа обеими руками листок синей бумаги, похожей на оберточную.

      – Штерн Аркадий Наумович, – сказал он. – Вы признаны виновным в измышлении и распространении слухов религиозного характера, порочащих социалистический строй и советскую науку. На основании статьи пятьдесят седьмой прим. десять трибунал приговаривает вас к пятнадцати годам лишения свободы с последующим поражением в правах сроком на три года. Вам ясен приговор?

      – Но, гражданин судья… – Штерн был изумлен и сломлен. Скорый суд так потряс бывшего аэронавта, что он не находил слов. Впрочем, его оправдания не требовались никому. Военные проглядывали какие-то бумаги и на подсудимого внимания не обращали, в глазах гражданского были скука и пустота.

      – Вам ясен приговор? – тонко переспросил судья, и голос его отрезвил Аркадия. Говорить и спорить было бесполезно, механизм правосудия с лязгом провернулся, перемалывая его судьбу; решение, принятое сидящей за столом тройкой, было окончательным и бесповоротным. С большим успехом можно было оспаривать смену времен года. И Штерн смирился.

      – Приговор мне ясен, гражданин судья, – потухшим голосом произнес он.

      – Распишитесь, – сказал судья. – Здесь и еще вот здесь.

      И Аркадий Штерн расписался за путевку в новую жизнь, которой ему предстояло жить пятнадцать лет, кажущихся отныне бесконечными и бессмысленными.

      Экибастузский лагерь. Декабрь 1946 года

      У «кума» было тепло и уютно. Лучше, чем в бараке. Опер Лагутин был опытным сотрудником, прошел не одну зону, заключенных знал, как знает скрипач свой инструмент, поэтому на струнах нервов Аркадия Штерна играть не торопился – давал заключенному разомлеть в тепле и отвлечься от бытовых неурядиц. Чаю он не предлагал, да это и к лучшему было, подлянки, значит, за душой не держал и в стукачи вербовать не собирался. Да зачем ему было нужно вербовать зэка, девять лет отсидевшего по разным зонам и оттого образованного по тюремным меркам не хуже политкаторжанина царских времен. У него и без Штерна было кому стучать. И не простые зэки постукивали, работали на него авторитетные в зоне люди. Воры и те не гнушались отдать через «кума» свой долг Родине. И не потому, что патриотизм их заедал, как барачная вошь, а потому, что отказ работать на опера был чреват крупными неприятностями, приходящими к отказнику сразу после отказа. Но все-таки вызов к «куму» всегда грозит неприятностями, поэтому, даже разомлев от тепла, заключенный Аркадий Штерн ушки свои отмороженные