Капитан дальнего следования. Игорь Кулькин

болезни, но окружающие и так видели, что старик дряхлел не по летам. Еще недавно бодрый, в блистающем венце серебристых волос, он заражал всех вокруг кипящей, непредсказуемой энергией. Казалось, нет в мире дела, от которого он откажется, нет преграды, которая его остановит. Но все изменилось буквально за месяц – старость забрала свое внезапно и неожиданно, и, как ни старались врачи, мэр рухнул на больничную койку, как падают старые, морщинистые дубы в притихшей подрастающей роще. Хаос наступил моментально. Изменения почувствовали все.

      Как часто бывает, если уходит начальник, временно исполняющим обязанности мэра сделался заместитель Ивана Тихоновича, Пантелей Пантелеймонович Салтыков. Судьба словно готовила его в вечные заместители, и за всю свою длинную жизнь под вымышленными должностями с несуществующими обязанностями он ни разу не занимал ответственного поста. Назначение на пост мэра потрясло его. Перед ним распахнулся огромный, жужжащий, переменчивый город, под который надо было подлаживаться, угождать его прихотям и желаниям, как угождают капризному ребенку. И Пантелей Пантелеймонович первые две недели после утверждения трясся и суетился, все ожидая появления возмущенных граждан, пикетов, взрывов петард под окнами… Но все прошло мирно и гладко. Никто ему не перечил, и спустя месяц Пантелей Пантелеймонович уже почувствовал вкус к власти, приятно-сладкий вкус, и наслаждался им. Взятки в администрации расцвели, как лопухи. Делопроизводство тянулось, как появление ребенка, и облагодетельствованный чиновником папаша бегал по пыльным коридорам с новорожденной бумажкой, не веря обретенному счастью, и стучался в новые двери, а оттуда на посетителя уже смотрел новый чиновник и улыбался, улыбался…

      Народ роптал, зима в тот год выдалась лютая, вымерзли озимые. Близились выборы, трезвели имиджмейкеры, ездившие помогать коллегам в Татарии, гремело рекламами радио, перечисляя существующие болезни, тяжкий диск весеннего солнца, словно выброшенный рукою атлета, медленно плыл по небу. Весна находила, и вместе с ней оттаивала природа, оттаивали сердца. Все становилось родным и близким. Алела городская ночь, а по утрам – ясные туманы в небе, и спящая набережная, и плеск волн, и задумчивое рождение рассвета, и зыбь, и стон просыпающихся улиц. И в этой благостной тишине, в наступавшем розовощеком, солнечном лете таилась страшная ловушка, угрожающая опасность – надо было назначать выборы. Исполняющий обязанности мэра сомневался. Остаться на посту хотелось страстно, но социологические исследования неумолимо твердили четыре с половиной процента. И Пантелей Пантелеймонович однажды, в трезвом прозрении ума, на томном исходе полудня понял, свербя в ухе и отдуваясь после вязкого чая, что выборы он может и не выиграть. Эта мысль его разозлила, была скучной и пресной. Прилетела как перелетная птица фортуна – и теперь ее выпустить из рук, опять пресмыкаться перед угрюмой сонливостью очередного начальника? Как не так! Не таков Салтыков!

      Выборы