Ксенотанское зерно. Константин Костинов

дворян и окрестных землевладельцев начались тихие шепотки о том, что нынешний король власть получил незаконно и нужно убрать его и надеть корону на того, кто имеет на нее право. Правда, определенности в точной кандидатуре не было. То ли вернуть корону Новой династии, то ли Старой. Или вовсе выбрать всенародным – то есть вседворянским – собранием настоящего, совершенно законного короля.

      Цу Вальдштайн был настоящим управляющим. Поэтому Штайнц и окрестности остались верными королю генералу Нецу. Несогласных управляющих задавил, сомневающихся – запугал, и только от сильных пришлось откупаться.

      «Ирма… – с грустной улыбкой подумал управляющий. – Казалось бы, ей уже восемнадцать, и все равно я никогда, даже мысленно, не называл ее дочкой…»

      Единственную дочь цу Вальдштайну пришлось отдать. Вон там, сразу за высоким зданием городской стражи – особняк, где сейчас сидит Ирма. Управляющий знал, что больше никогда ее не увидит. И если она сбежит от своего нового мужа, придется вернуть ее обратно.

      Договор есть договор.

      «Мой долг – навести здесь порядок. И я это сделал. Даже такой ценой».

      Смертельно усталый человек у окна мог сказать, что порядок здесь наведен. Он видел только один недостаток: лояльность Штайнца и окрестностей сильно зависела от него.

      Тут цу Вальдштайн ошибался. Лояльность держалась исключительно на нем одном.

      Якоб вышел из дверей городской стражи, невольно прищурился. Вечерний свет после полумрака каморки резал глаза.

      Он вскинул на плечо котомку. Где же упряжка?

      Волы стояли рядом со стражей, в узком переулке, зажатом между двумя каменными стенами. Никогда в жизни они бы здесь не оказались, если бы Якоба не задержали.

      Парень бросил котомку в пышную кучу сена, окинул взглядом свои вещи. Полог, мешки, черпак, котелок… Все на месте. Даже фляга, подарок вредной Хильды, и та лежит себе, поблескивая накладками.

      Надо воду сменить.

      Якоб тронул упряжку и медленно двинулся к городскому колодцу.

      На площади толпился народ. К счастью, не возле колодца, там как раз было пусто. Люди слушали взгромоздившегося на бочку оратора: мужчину с развевающимися волосами, в лохмотьях, при жизни бывших монашеской рясой.

      Якоб отвинтил пробку, машинально нюхнул горлышко фляги… Замер.

      Вода должна была пахнуть колодцем, он же набрал новую при въезде в город. Сейчас вода во фляге пахла иначе. Запах родника и совсем чуть-чуть – трав.

      Парень недоуменно потряс флягу. Кто-то заменил воду. Кто? И зачем?

      Якоб медленно перевернул флягу, наблюдая, как вода тонкой струей вытекает на булыжники мостовой.

      В неизвестных доброжелателей он не верил и пить эту воду не собирался.

      Пока о булыжники разбивалась водяная струя, Якоб невольно прислушался к речам бочечного оратора.

      – Нашли, – возглашал тот, – нашли в старом монастыре древнее пророчество. Пророчество! И сказано в нем было… Было сказано в нем…

      «Пророк» то