Давно закончилась осада…. Владислав Крапивин

сухопутная деточка, – снисходительно разъяснил чернявый Рахтанов.

      Несмотря на слезы, Коля не утратил сил к негодованию:

      – Да?! А может, целую?!

      – Сразу видно, что новичок, – с удовольствием заметил «сверлильщик» Бодницкий. – Целую к обеду не дают. – После чего все трое разом оставили свою жертву и спешно пошли по коридору.

      Коля задохнулся. От обиды, от прихлынувшей боли, от… непонимания! Да, это было хуже, чем боль!.. В прогимназии, где успел он закончить два класса, случалось всякое. Но чтобы с таким вот хладнокровием и презрением, как к букашке… На того, кто слабее… Втроем на одного!

      – Нельский, постойте! – он торопливо догнал обидчиков. – Стойте же! Объясните… Да, объясните! Отчего вы так… ко мне… Я же не сделал вам ничего худого…

      Нельский изобразил на лице ленивое изумление:

      – А мы что худого сделали?

      – Это же подло! Трое на одного! Так не дерутся… даже пьяные матросы!

      Чернявый Рахтанов трубочкой вытянул губы:

      – У-у… А разве была драка? Тебя учили… Раньше, когда здесь драли за дурное поведение, ты тоже закричал бы «трое на одного»? Там ведь как было! Двое держат, а командир роты помахивает: ж-жик, ж-жик… Не пробовал такого?

      – Вы мерзкие негодяи, – выдохнул Коля, готовый к немедленной смертельной битве. Но Нельский покривился и сказал с зевком:

      – Пшел прочь…

      А Бодницкий облизнулся и хихикнул:

      – Да не забудь про полкранца.

      И они, слегка вихляясь, опять двинулись по коридору. А Коля прижался лбом к стене и сдавленно зарыдал. От безысходности и одиночества. Потому что ведь всё это видели и слышали многие и не вступились. В том числе и те, кто был из его роты. Те, в ком надеялся он вскоре обрести добрых товарищей… Кто знает, может, и обрел бы со временем. Ведь кто-то уже стоял рядом и сочувственно трогал за плечо. Но… как многое зависит от случайностей. Послышались мерные шаги, и взрослый бесстрастный голос спросил:

      – Что произошло?

      Коля в ответ захлебнулся рыданием. Прочнее прижался к стене.

      – Я повторяю вопрос: что произошло?

      – Его обидели… – пискнул совсем младенческий голосок.

      – Я спрашиваю не вас, а того, кто плачет. Повернитесь же!

      Коле повернулся. И, вздрагивая, на миг поднял мокрое лицо. Он разглядел тощего офицера с эполетами капитан-лейтенанта, висячим носом и похожими на шерстяные шарики бакенбардами. Глаза офицера были бледные и нелюбопытные.

      – Так что же? Вас обидели?

      – Да… – всхлипом вырвалось у Коли.

      – Каким образом? И кто?

      Коля был не совсем уж домашнее дитя. Кое-что знал и понимал. Даже в прогимназии презирали ябед. А в корпусе их, по слухам, просто сживали со света.

      – Но, господин капитан-лейтенант… – рыдание опять сотрясло его. – Я же не могу… быть фискалом…

      Похожая на скомканную бумажку улыбка мелькнула на длинном лице. И опять оно стало невозмутимым.

      – Прежде всего станьте как подобает, когда говорите с офицером. Смотреть прямо, руки по швам!

      Коля