Путь в Обитель Бога. Юрий Соколов

это уже слегка походило на разговор шлюх из Харчевни – они тоже уверяли, будто я обо всём забуду рядом с ними. Правда, они пели не так сладко, выражались откровеннее, и обычно им бывало что-то нужно от меня – галеты, шмотки или ещё что-нибудь; и, естественно, у них не было крыльев. А что может хотеть девушка из сказки?

      Она расправила эти крылья, взмахнула ими и легко спорхнула вниз, встав рядом со мной. Я ощутил на лице касание прохладного ветра, и снова закружились снежинки. Они оседали на отброшенное в сторону одеяло, мою одежду и волосы девушки; и я поднялся, потому что неловко стало лежать в присутствии такой красавицы; и она положила мне на плечи тонкие белые руки и говорила такие слова, которых я никогда в жизни не слышал; и я заметил, что всё ещё сжимаю в руке пистолет, а большой палец привычно пытается снять предохранитель…

      Только тут до меня и дошло, что происходит.

      Лицо девушки стало прозрачным и поплыло, превращаясь в невыносимо уродливую морду. Снег пропал, на небе Додхара сияла полная Луна. Тотигай, выпустив когти и хрипло рыча, раз за разом бросался на скалу, со скрежетом съезжая вниз, а на её верхушке сидела чёрная сгорбленная тварь, быстро бормочущая себе под нос что-то вроде: «Эники-беники ели вареники, эники-беники ели вареники…» Сброшенное мною одеяло валялось почти в самом костре. Я стоял, по-бычьи нагнув голову и широко расставив ноги, безуспешно пытаясь поднять руку с пистолетом, который стал тяжёлым как наковальня, но тут кербер в очередной раз рыкнул: «Стреляй же, Элф, дьявол тебя раздери!..» – и я, не в силах поднять оружие, вывернул кисть и дважды выстрелил от бедра.

      Тяжёлые пули с надпиленными кончиками снесли бормотуна со скалы так легко, словно в него с размаху двинули бревном. Тотигай бросился в проход между валунами и выскочил наружу. Я, преодолевая сопротивление окаменевшего тела, последовал за ним, с трудом переставляя негнущиеся ноги. Бормотун ещё бился, истекая кровью сразу из двух ран – одна была в груди, а другая в животе. Тотигай прижал его крылья к земле, давая мне возможность спокойно добить упыря.

      – Бобел будет рад, когда узнает, – сказал я, приставляя дуло к голове уродца и нажимая на спуск. Грохнул выстрел, и бормотун под лапами кербера перестал дёргаться.

      – Я уж думал, ты не проснёшься, – проворчал Тотигай, когда мы вернулись в своё убежище. – Трепал тебя, трепал… А ты – никак…

      Трепал он меня усердно. Жилет и рубашка на левом плече были разорваны, и мне пришлось сунуть под одежду сухой травы, чтобы остановить кровь, тонкими струйками вытекавшую из ранок от его зубов.

      – Перестарался ты, брат, – сказал я ему. – Почему было совсем не откусить мне руку?

      – Я?.. Перестарался?!.. – возмутился кербер. – Видел бы ты себя пять минут назад! Ещё немного – и он точно увёл бы тебя. И тащился бы ты через мехран до самого Бродяжьего леса, воображая себя в раю.

      – Но ты же не дал бы ему меня увести, верно?

      – Конечно нет, – буркнул кербер. – Я лучше тебе голову отгрызу. Ты сам говорил, что предпочтёшь это.

      – Ну,