Руководство к изучению Священного Писания Нового Завета. Четвероевангелие. архиепископ Аверкий (Таушев)

видел пророк Иезекииль при реке Ховар (гл. 1) и которая состояла из четырех существ, напоминавших лицами человека, льва, тельца и орла. Эти существа, взятые в отдельности, сделались эмблемами для евангелистов. Христианское искусство, начиная с V в., изображает св. Матфея с человеком или Ангелом, св. Марка – со львом, св. Луку – с тельцом, св. Иоанна – с орлом. Св. евангелисту Матфею стали усваивать символ человека потому, что он в своем Евангелии особенно подчеркивает человеческое происхождение Господа Иисуса Христа от Давида и Авраама; св. Марку – льва, ибо он выводит в особенности царственное всемогущество Господа; св. Луке – тельца (телец, как жертвенное животное), ибо он по преимуществу говорит о Христе, как о Великом Первосвященнике, принесшем Самого Себя в жертву за грехи мира; св. Иоанну – орла, так как он особой возвышенностью своих мыслей и даже самой величественностью своего слога, как орел, высоко парит в небе «над облаками человеческой немощи», по выражению блаженного Августина.

      Кроме наших четырех Евангелий в первые века известно было много (до 50) других писаний, называвших себя также «евангелиями» и приписывавших себе апостольское происхождение. Церковь, однако, скоро их отвергла, отнеся их к числу т. н. «апокрифов». Уже священномученик Ириней, епископ Лионский, бывший учеником св. Поликарпа Смирнского, который в свою очередь был учеником св. Иоанна Богослова, в своей книге «Против ересей» (III, 2, 8) свидетельствует, что Евангелий только четыре и что их не должно быть ни больше, ни меньше, потому что «четыре страны мира», «четыре ветра во вселенной».

      Замечательно рассуждает великий отец Церкви св. Иоанн Златоуст, отвечая на вопрос, почему Церковь приняла четыре Евангелия, а не ограничилась только одним: «Разве один евангелист не мог написать всего? Конечно мог, но, когда писали четверо, писали не в одно и то же время, не в одном и том же месте, не сносясь и не сговариваясь между собой, и, однако, написали так, как будто все произнесено одними устами, то это служит величайшим доказательством истины».

      Прекрасно отвечает он и на возражение, что евангелисты не во всем вполне согласны между собой, что в некоторых частностях встречаются даже как будто бы противоречия: «Если бы они были до точности согласны во всем – и касательно времени, и касательно места, и самых слов, то из врагов никто бы не поверил, что они написали Евангелие, не сошедшись между собой и не по обычному соглашению, и что такое согласие было следствием их искренности. Теперь же представляющееся в мелочах разногласие освобождает их от всякого подозрения и блистательно говорит в пользу писавших».

      Подобно этому рассуждает и другой толкователь Евангелия блаженный Феофилакт, архиепископ Болгарский: «Не говори мне, что они не согласны во всем, но посмотри, в чем они не согласны. Разве сказал один из них, что Христос родился, а другой, что нет, или одни – что Христос воскрес, а другой – нет? Да не будет! В более необходимом и более важном они согласны. Итак, если в более важном они не разногласят, то чему удивляешься,