Владимир Чигринцев. Петр Алешковский

открытой, закашлялся там надсадно и противно. Из туалета невыносимо воняло больничной дезинфекцией.

      Чигринцев вернулся к пульту и вдруг приметил свет в одной из палат. Заглянул и понял сразу – сюда. Павел Сергеевич голый лежал на боку, как младенец, и, подергивая, пытался притянуть сухие ноги к животу. Из недоступного и надменного Профессора вмиг превратился он в жалкое и жутковатое, но родное до боли существо. Глаза, приоткрытые и пустые, ничего не видели. Правая рука, заломленная за голову, шарила по подушке, левая, безвольная плеть, подключена была к капельнице. В палате царил запах горячей крови. Над койкой завис здоровенный, волосатый и большерукий врач. Внимательно следя за потугами больного, он что-то добродушно ему нашептывал.

      – Павел Сергеевич! – позвал Воля тоненько. – Павел Сергеевич, как вы? – Не дождавшись ответа, переключился на врача: – Что, что, доктор? Слышите, как он?

      – Ваш больной? – ничуть не сомневаясь, спросил великан важно.

      – Конечно, я родственник.

      – Очень, очень хорошо! Подержите! – протянул снятую с подставки капельницу. – Да держите же крепко, меньше паники!

      Воля засмущался собственной робости, а потому проворно, на цыпочках обежал кровать и тут только заметил каталку.

      – Куда вы его?

      – Ничего особенного, сосудик внутри кровоточит, нужно подштопать. Да не дрожите вы-то сам, дело нехитрое… Давайте, я поднимаю и перекладываю, а ваше дело – капельница. Раз-два – взяли! – Врач подсунул иод Павла Сергеевича ручищи. – Ну-с, больной, поднимаемся.

      Павел Сергеевич застонал, голова его дернулась, глаза открылись – кажется, что-то они уже соображали.

      – Больно мне, больно, – простонал князь, – очень больно, кто тут?

      – Павел Сергеевич, это я, Воля, все будет хорошо.

      Врач привычно поднял обмякшее тело, переложил, как мешок, на каталку.

      – Воля! – Холодная шершавая рука нащупала чигринцевскую руку. – Воля! На каком я свете, я уже в аду? – Кажется, Профессор пытался острить.

      – На этом, на этом, Павел Сергеевич, – нарочито бодро прокричал ему в ухо Чигринцев.

      – Ты слушай, я не наврал, что бы они ни говорили, бойся только белогорлой собаки… упырь… – Голос дребезжал, срывался. – Он приходит, приходит, вот, надо мной, больно, больно снизу… Где я, Воля?

      – Отлично, в упыри меня еще не записывали. А мы ж и есть упыри, так, профессор? Ну, покатили! – Хирург, довольный собственной остротой, захохотал.

      – Погодите минуточку! – взмолился Чигринцев.

      – Нет, ждать нечего. Вот и сестра. Где тебя черти носили? – как-то въедливо и слишком спокойно спросил доктор входящую девчонку в белом халате.

      Операционная готова, можно везти, – доложила она и профессиональным жестом выхватила из рук Чигринцепа капельницу.

      Больного накрыли простыней до подбородка – Воля заметил на ней свежие кровяные пятна.

      – Господи, папа! – В дверях застыла Татьяна.

      – Поехали, господа,