Во имя прави. Татьяна Трубникова

а потому житья от них нет совершенно. Они – птицы грязные. И заразу разносят. «Крысы летающие, – как выразилась соседка Ивановна. – И тоже серые. Тьфу!»

      А старику хоть бы хны. Смотрит своими невинными кроткими голубыми с мутью глазами.

      Объясняет свое: мол, сил у него от птиц прибавляется.

      «Вы сами попробуйте! Они жизнь мою держат. Здоровье от них».

      Заладил одно: здоровье да здоровье. Ну что с ним сделаешь? Куда жаловаться? Повздыхали и разошлись.

      Завтрашний же день начался с того же: с голубиной кормежки. С кучи пшена на канализационном люке.

      Говорили ему: хоть бы голубятню свою завел, птиц белых с пушистыми лапками и будто нарисованными глазами и клювами. Там бы с ними и возился. Хоть целовался бы! На кой ему ляд эта серая туча? Они ж даже некрасивые. Наглые. Жирные. Какающие невпопад.

      Старик пропускал нападки мимо ушей. Ну не понимают люди. Бог с ними. Он старался объяснить. Не вышло.

      Увы. Проходили недели, месяцы, и вокруг него словно образовался вакуум.

      С ним перестали здороваться. Он сам всегда придавал этому ритуалу большое значение. И дело тут не в условных приличиях. «Здравствуйте» означает, что ты желаешь здоровья тому, к кому обращаешься. А тебе в ответ желают того же. Поэтому старик всегда полностью и четко проговаривал: «Здравствуйте». А не «сдрасьте», «здрасть», «зд-рась», «расть» и т. д.

      Была у старика любимая голубка. Чуть хроменькая на одну лапку. Так он и отличал ее. Он ее сам вылечил, когда нашел замерзающую зимой. Доверчивая. Вокруг нее – красные капельки крови на белом снегу. Дети. Жестокие дети. У него дома она отогрелась, отпилась, отъелась и быстро восстановила силы. Но старик держал ее дома долго. До конца зимы. Весна в том году была очень ранней. В конце марта уж совсем не было снега, светило ласковое солнце… Он ее отпустил. А потом всегда видел в стае, всегда отличал…

      Она привыкла к его рукам и часто садилась прямо на ладошку. Доверчивая.

      Увы, с каждым днем чем ярче светило солнце, тем яростнее раздражала соседей его любовь к птицам.

      Главный авторитет дома, управдом Василий Васильевич, устроил ему громкий разнос. Его внушительный властный голос был слышен до девятого этажа. По поводу несносных голубей, разумеется.

      Василий Васильевич был полной противоположностью старика. Даже внешне. Высокий, все еще внушительный. Держался прямо, руки за спиной, посматривал сверху вниз. Любил ходить перед вверенным ему домом. Всех знал. Все знали его. Уважали. Здоровались.

      Василий Васильевич громко изрек любителю голубей свое неодобрение. От имени жильцов и себя самого.

      Тот в ответ мягко пожал плечами и отвел глаза. Сколько можно!

      Громовой голос заставил нескольких соседей выглянуть в окна.

      Василий Васильевич требовал прекратить разводить грязь. А кошки? Зачем ему еще кошек кормить?!

      Старик не ответил, только подумал: «Сытая кошка не станет голубя задирать. Все просто. А еще кошки ласковые. Тоже мне радуются. Еще как».

      Одна только девочка с ним здоровалась.