Прочтение Набокова. Изыскания и материалы. Андрей Бабиков

и свежая поэма об искусстве и спорте «Olympicum» (260 строк), сентябрь 1921 года, которая имеет немало общих мотивов и образов с УП (ср.: «Вот, сокрушительный игрок, / я поднимаю локоть голый, и если гибок и широк / удар лапты золотострунной [—] / чрез сетку, в меловой квадрат, / перелетает блесткой лунной / послушный мяч. Я тоже рад, / средь плясунов голоколенных, / носиться по полю, когда / вверху, внизу, туда, сюда, / в порывах, звучно-переменных, / меж двух прямоугольных луз / маячит кожаный арбуз»);

      – короткая автобиографическая поэма «Детство», конец 1921 года;

      – написанный белым стихом «Солнечный сон», февраль 1923 года (свыше 800 строк), который во многом предвосхитил «Трагедию господина Морна», а по шахматной теме – «Защиту Лужину», и в котором Набоков, реализуя метафору Ходасевича («Простой душе невыносим / Дар тайнослышанья тяжелый»), обрекает своего героя, рыцаря и шахматиста Ивейна, на одиночество и смерть («И звуки проплывали сквозь него, / да, сквозь него, как будто он без плоти, / без веса был. Ему казалось мнимым / все явное: и тело, и одежда / на нем и та душистая пустыня, / где он стоял, прислушиваясь к жизни / невидимой – но истинной, простой…»)[31];

      – ностальгическая «Юность», написанная в ноябре 1923 года (о которой см. Примечание к настоящей работе);

      – и наконец, большая «Трагедия господина Морна» (окончена в январе 1924 года в Праге), в которой Набоков в полной мере овладел крупной сюжетной формой, что сам же отметил после ее завершения в следующем неопубликованном «Посвящении»:

      Еще под пыткою бессонной воплощенья

      смех на устах, роса на лбу.

      В гробах гармонии уснут мои виденья,

      забуду пламя и дыбу́.

      Взгляни на каждый стих (на восковое тело!)

      и в этой бледной желтизне

      узнай, что плакало, захлебывалось, пело —

      и снова улеглось во мне.

      Я сам дивлюсь чертам застывшим, незнакомым,

      мне только дивной пытки жаль.

      Душа моя, как дом, откуда с тихим громом

      громадный унесли рояль[32].

      В отличие от названных сочинений, УП, «такая русская и такая европейская одновременно», по замечанию Айхенвальда[33], отражает все основные характерные особенности оригинального набоковского стиля (которые затем получат развитие в прозе и в его поздних стихах, русских и английских) во всей их сложной взаимозависимости:

      – разнообразие словаря, сочетающего архаизмы, просторечия, специальные термины (например, «затабанить»);

      – описания спортивных состязаний (футбола и тенниса);

      – внимание к «милым вещам» английской георгианской поэзии;

      – ирония по отношению к злободневным социальным вопросам (шутливая инверсия пушкинского дяди «самых честных правил» – тетка Виолеты, которая «социализмом занята», «читала лекции рабочим / культуры чтила идеал / и полагала между прочим, / что Харьков – русский генерал»);

      – продуманная система мотивов и иных межтекстовых связей

31

The New York Public Library / Berg Collection / Vladimir Nabokov papers / Manuscript box / Album 1923–1924. Указанные сочинения, преимущественно рукописи, содержащиеся в различных альбомах и тетрадях самого Набокова и его матери, Е. И. Набоковой, мы намерены подготовить к изданию отдельной книгой.

32

The New York Public Library / Berg Collection / Vladimir Nabokov papers / Manuscript box / Album 10 («Посвящение к „Трагедии господина Морна“»). Под автографом (рукой Елены Ивановны Набоковой) указана дата: «Прага. 26–I–24».

33

Указ. соч.