Теща Франкенштейна. Наталья Александрова

да пластмассовые банки с кофе и чаем, ну еще пакеты с крупой и сахаром.

      – Меня Любой зовут, – представилась хозяйка, – ужас, до чего свое имя не люблю! Люба-Любушка, Любушка-голубушка, Любовь-Любаша… и так далее.

      – Тебе ли жаловаться, – вздохнула я, – я вообще Василиса. Удружили родители, нечего сказать. Назвали бы какой-нибудь Таней или Маней, все лучше…

      – Не говори! – подхватила Люба. – Мама думала, назовет дочку Любовью, так у нее в жизни будет много любви.

      – Ну и как? – поинтересовалась я. – Сбылось?

      – Какое там! – Она махнула рукой. – Ошиблась мама! Не жизнь у меня, а сплошная черная полоса!

      – Ну, уж и сплошная… – усомнилась я, – так не бывает…

      Между делом она выставила на стол две большие щербатые кружки, одну с отбитой ручкой, в простую фаянсовую сухарницу насыпала печенья, а сахар подала вообще в обычной стеклянной банке из-под маринованных огурцов.

      Есть люди, которые на полном серьезе утверждают, что им совершенно все равно, из чего есть и пить чай. А также все равно, чем укрываться и занавешивать окна. Некоторые идут в таких утверждениях еще дальше и заявляют, что им все равно, в чем ходить – была бы одежда чистая и удобная. Но таких все же не очень много – выходя на люди, следует озаботиться своим внешним видом, чтобы не показывали пальцами и не крутили этими пальцами у виска.

      Да и на работе существует дресс-код, начальник может сделать замечание. Так что в офисе эти люди одеты прилично, а дома можно полностью оттянуться – ходить в грязной майке и пузырящихся на коленях тренировочных штанах, шаркать разношенными шлепанцами, а для тепла надевать шерстяные носки обязательно с дыркой на пятке. И чай они пьют из битых кружек, и салат подают в эмалированном тазике. Никто же не видит!

      Скажу сразу, я не из их числа. Я очень большое значение придаю сервировке и декору. И чай из таких битых чашек мне просто в горло не полезет!

      Я посмотрела на Любу. Вроде бы с виду нормальная женщина, как же дошла она до жизни такой? Может, все-таки она пьет? Или с головой большие проблемы…

      Кофе, разумеется, был растворимый, причем самой захудалой фирмы, вместо чая – дешевенькие пакетики, набитые трухой. Ну, это-то как раз понять можно – у человека трудный период, денег нету. С другой стороны, куртка на Любе была хорошей фирмы, только поношенная, ботинки тоже. И ошейник на собаке дорогой. Стало быть, хозяйка и собака знавали лучшие времена.

      – Извини за такое скудное угощение, – сказала Люба, – чем богаты…

      Я усовестилась – может, и правда у человека беда, а я тут злопыхаю насчет битых чашек…

      – Вот ты смотришь на меня с подозрением, – начала Люба, отпив кофе, – я тебя понимаю, сама бы раньше от такой, как я, шарахнулась.

      – Да я ничего… – промямлила я, едва не подавившись коричневым напитком, напоминающим кофе только по цвету.

      Однако Любе нельзя отказать в проницательности. Хотя у меня вечно все написано на лице!

      – Думаешь, чего я так испугалась того ведра? – продолжала Люба. –