Царь живых. Виктор Точинов

двинул через кусты, почти таща мальчика.

      Не закричал.

      Произнес лишь чуть громче, чем раньше:

      – Мне больно! – и, после секундной паузы: – Я папе скажу…

      Внутри все пело. Скажи, скажи… Дойдем до машины – и говори папе, маме, бабушке… Не услышат.

      – Папа, мне больно, – сказал мальчик, быстрее переставляя ноги – чтобы не упасть.

      Не орет, надо же, подумал Тарантино.

      Ты еще эти слова проорешь и простонешь.

      Пока будет чем стонать.

* * *

      Папа услышал.

      Ханыги не обменивались мнениями, даже не переглядывались.

      Просто синхронно, не сговариваясь, решили завязать с употреблением дешевых крепких напитков. Этот фокусник, этот любитель пива, продемонстрировал коронный трюк, заставивший серьезно задуматься о влиянии суррогатного алкоголя на сетчатку глаза.

      Что там пиво…

      Что там пробка…

      На этот раз исчез папа.

      Был – и нет его.

      Когда его звали, папа умел двигаться быстро.

      Очень быстро.

* * *

      Тарантино не понял.

      С ним ничего не случилось. Он продолжал быстро идти к машине, крепко сжимая ручонку пацана. Что-то произошло с окружающими кустами. С тростником. С тропинкой. Они все застыли – не плыли мимо, не реагировали на торопливые движения ног Тарантино…

      На самом деле, конечно, замер он – как на застрявшей в проекторе пленке…

      Шагов сзади он не услышал. Просто перед ним возник папа. Не было его – и возник.

      От неожиданности Тарантино заорал и напролом рванулся в кусты. Крик умер внутри. Листья и ветви не захлестали по лицу. Застрявшая пленка не двинулась. Он стоял, как стоял.

      Папа освободил ручку малыша из оцепеневшего захвата. Кажется, два пальца при этом сломались. Два пальца Тарантино – но боли он не почувствовал. Папа же не обратил внимания. Движения его были быстры и точны – и все равно оставались движениями спящего человека. Сомнамбулы. Лунатика. Хотя светило яркое полуденное солнце.

      Тарантино казался статуей шагающего человека. Папа провел мальчика за его спину. Слова звучали приказом:

      – Иди домой. Не задерживайся и не сворачивай. До звонка дотянешься. Скажешь маме – я скоро приду.

      Способность слышать Тарантино не покинула. Думать – тоже. Он не уходит. Он не уходит!!! Он…

      Мальчик не спешил выполнить приказ.

      – Плохой дяденька обещал подарить мне машинку! – неприязненный взгляд на Тарантино. Фраза опять звучала по-взрослому.

      Джип валялся поодаль, неизбежный производственный расход, руки занимать чревато…

      – Домой.

      Мальчик поднял, прижал к груди игрушку.

      И ушел не оглядываясь.

* * *

      Тарантино не видел, что происходит за спиной. Но понял – мальчик ушел. И понял еще – все кончено.

      Тарантино боялся боли. Но он не думал о том, что сейчас его поволокут и отдадут грубым людям в серой форме, и ему будет больно, а кто-то, давно и тщетно пытающийся вычислить автора кровавых подпольных фильмов, обрадуется, и всплывет