Миранда. Нора Робертс

и по груди. – Убирайся.

      – Выпивку продавала тебе я. – Она разжала пальцы, и его голова со стуком упала на стол. Эндрю взвыл от боли. – Ты меня разозлил, и я позволила тебе напиться. Поэтому я пришла, чтобы приготовить приличный завтрак и отправить тебя на работу. Иди в душ, а то я возьму тебя за шкирку и сама туда отволоку.

      – Хорошо, хорошо. – Все, что угодно, только бы не слышать, как она его пилит. Трудно сохранять достоинство, когда сидишь в одних трусах. – Но есть я не буду.

      – Ты съешь все, что я тебе дам. – Она отвернулась и стала разгружать сумку. – Иди. От тебя несет, как из помойки.

      Она подождала и, услышав шум воды, прикрыла глаза и прислонилась к шкафу.

      Какой же он жалкий. Такой грустный, больной и глупый. Ей хотелось обнять его, приласкать, отвести от него все беды. В сегодняшнем его состоянии она сама виновата – дала ему вчера напиться.

      Но дело не только в выпивке. Рана – в его сердце, и она, Энни, не может ее залечить.

      Смогла бы, если бы любила его чуть меньше.

      Услышав, как загудели трубы, она невольно улыбнулась. Эндрю похож на свой дом: такой же потрепанный, давно не ремонтированный, но все еще на удивление крепкий.

      Эндрю никак не мог понять, что Элайза, при всем ее уме и красоте, ему не подходила. Они были замечательной парой, яркой и красивой, но только внешне. Она его не понимала, а он нуждался в ласке, страдал от того, что считал себя недостойным ее любви.

      За ним надо было ухаживать. Вот этим и следует заняться, решила Энни, засучивая рукава. Надо привести его в чувство. В конце концов, друзья познаются в беде.

      Когда Эндрю вернулся, по кухне плыли умопомрачительные ароматы. Душ помог, таблетки притупили самые тяжелые последствия безудержного возлияния. Голова, правда, все равно гудела, в желудке было паршиво, но сейчас Эндрю уже верил, что сможет выкарабкаться.

      Он кашлянул и виновато улыбнулся:

      – Вкусно пахнет.

      – Садись, – не оборачиваясь, приказала она.

      – Ага. Извини, Энни.

      – У меня нечего просить прощения. Ты перед собой извиняйся. Вредишь-то ты только самому себе.

      – Все равно прости. – Он опустил глаза на поставленную перед ним тарелку. – Овсянка?

      – Она защитит твой желудок.

      – Миссис Пэтч всегда кормила меня овсянкой, – сказал Эндрю, вспомнив строгую неулыбчивую кухарку, служившую в их доме, когда он был мальчиком. – Каждый день на завтрак была овсянка – осенью, зимой и весной.

      – Миссис Пэтч знала, что это полезно.

      – Она обычно поливала кашу кленовым сиропом.

      Помимо ее воли губы Энни расползлись в улыбке. Она открыла шкафчик и достала сироп. Эту кухню она знала как свою собственную. Рядом с сиропом поставила тарелку с поджаренным хлебом.

      – Ешь.

      – Да, мэм. – Эндрю осторожно положил в рот первую ложку каши, словно боясь, что его сейчас вывернет наружу. – Вкусно. Спасибо.

      Наконец его щеки слегка порозовели. Энни села за стол напротив него. Друзья познаются в беде, подбодрила она