Высотка. Екатерина Завершнева

попугая не принесла, наврали карты. Она придет, такая симпатичная и неприступная, и будет бросаться в подзащитного умными словесами, которые он в силу своей природной неотесанности понять не состоянии. И что же получается? Получается ерунда. Он вынужден ждать своего часа, чтобы вставить хоть словечко. Аська, я так рад, что пришла. Я думал, ты уже не придешь.

      Кажется, именно в тот момент я навсегда потеряла интерес к астрологии.

      Конферанс закончился. Начиналась, если не ошибаюсь, лирика.

      Февраль

      В дневнике за февраль ничего, в памяти пусто. Рассказать о тех днях не получится, они растворены в последующих, перемешаны, перепомнены. Пинцетом вынимается крошечный квадратик, на его место заменитель, день за днем, и так пока не обновится каждая клеточка, нерв, капилляр, пока тело не станет другим, а вместе с ним и жизнь. Волосы, впитавшие табачный дым, белесый кофейный дымок, влажный воздух того февраля, уже срезаны, их нет. Другие глаза видели ту весну, другие руки касались этих рук, другие в наших комнатах, где теперь только сияние, сияние никому. Мы ведь знали, что так будет. Нам ничего не принадлежало, все это было одолжено на время, напрокат, и мы возвращали – потертое, треснутое, сломанное, и надо было не объяснять, почему так, а платить…

      Лестницы, двери, календари на стенах; кто они, наши добрые хозяева, которые умеют вовремя отлучиться из дома; ключи в руке как эквивалент времени – еще час, два, три сверх положенных двадцати четырех; скоро придут и нужно успеть – вымыть чашки, вытряхнуть пепельницы, одеться, закрыть окно…

      Доказано: человек может питаться табачным дымом и кофе. В начале весны тело состоит из воздуха и света, ему ничего не нужно или оно так тихо говорит, что мы не слышим. Мы временно оглохли для всего, что не относилось… к любви? И не выговоришь. Впрочем, как бы это ни называлось, нельзя было терять ни секунды.

      Я так рад, что ты пришла. Я думал, ты уже не придешь.

      И вот уже нет никакого «я»; на его месте возникает «мы», а «мы» упирается в целый мир; лбом ко лбу – любопытные глаза, улицы, бульвары, деревья. Сопряженное с нами и есть мир: мы будем счастливы – и он. Если ты не убежишь от меня восвояси под каким-нибудь неубедительным предлогом, к дяде на вокзал, или к жениху-аристократу, или на последний автобус, то мы спасем этот мир от зимы, которая в нем разлита как ртуть, попряталась по щелям и глядит оттуда крошечными злыми шариками.

      Превратим ее в золото, зиму в лето. Ты должна знать, как это делается, ты же дольше на химфаке училась. Трансмутации элементов входили в вашу программу? Поддержание оптимального режима влажности в процессе выращивания гомункулуса? Хотя бы философский камень Коренев успел вам показать? Надеюсь, ты отломила кусочек. Конечно, отломила. Вечно у тебя карманы набиты черт-те чем – шарики, каштаны, шматочки серы, обмылочки бора. Я однажды видел в практикуме, как ты совала бор в карман. Он красивый, хотя и ядовитый – это я говорю на тот случай, если ты его до сих пор не выкинула.

      Ты кошка на веточке, которая забралась высоко и смотрит. Ее невозможно