Высотка. Екатерина Завершнева

меня, иначе обгоришь и нос облезет

      я так люблю тебя, Аська

      где ты была раньше, где пропадала?

      а если бы я не пошел тебя искать?

      Юлька, из-за занавески: Ася, у тебя есть психологический словарь?

      Я: У Таньки есть, заходи.

      Баев: Ты что, она перепугается насмерть. Она такого и в страшном сне не видала, тем более в женской комнате.

      Юлька: Ладно, обойдусь, там все равно ничего путного нет, одни тавтологии – психика это психика, душа это душа. А Бурлачук есть? Мне нужен тест семейных отношений. Впрочем, откуда тебе знать, вы же этого не проходили.

      (Сдавленное хихиканье. А ты не смейся, вырастешь – пройдешь.)

      Из последних сил защищаться

      от того, что скоро накроет с головой

      сердце как бомба, того и гляди рванет

      и ничего не остается, только смотреть, обнимать

      гладить кончиками пальцев воротник его рубашки

      белой в мелкую полоску

      стремительная весна наступает и лучше сдаться

      все равно не выстоишь

      солнце и барабанная дробь по жестяному подоконнику

      отсюда, с четырнадцатого этажа, рукой подать до неба

      оно синее, и я тебя люблю

      завтра отключают лифты, я видел объявление

      неплохая зарядка для лежебок

      будем бегать на время, по секундомеру

      ставить личные рекорды, и знаешь что –

      собирайся на улицу

      пока не кончился день, надо многое успеть

      промочить ноги, застудить уши

      поваляться в последнем снегу

      найти наши следы, от которых завтра

      ничего не останется.

      Нельзя быть эгоистами, пора подумать об окружающих. Мы уйдем, Юлька получит свой словарь и этого, на Б. Ей очень надо протестировать кого-то на предмет семейных отношений, а мы мешаем. Он не нарисуется, пока мы не свалим, потому что в этой комнате все квантовано, в каждой ячейке по парочке, а граждане с одинаковыми спинами пожалте на выход. (Здорово я сказал про спины, да?)

      Ну и весна, все с ума посходили. Что ты со мной сделала, Аська, как тебе это удалось! Звонил домой, мама говорит – у тебя голос какой-то странный, не узнала, богатым будешь. Едва не рассказал правду, но сдержался. Не хочу по телефону. Съездим к ним – сами все поймут.

      Я: Погоди, Данька, не надо правду, успеется. И ноги промочить тоже. Побудем тут, еще чуть-чуть…

      Юлька (дружелюбно): Ребята, я включу радио, не возражаете? «Европу-плюс»?

      Баев (еще дружелюбнее): Да пожалуйста, плюс или минус, отнять или прибавить, нам все равно, такая у нас арифметика. Мы неделимое бесконечномерное целое, от которого сколько хочешь режь, не убудет. Ни морд, ни лап, с какой стороны ни зайди, хоть справа налево, хоть наоборот.

      Юлька (оглохшая на оба уха, в ушах капли, вата, обидно быть простуженной в такую погоду, определения в тетрадочку выписывать): Чего? какое целое? я включаю, скажете, если мешать будет.

      В другой день мы бы размазали эту «Европу-плюс» по карте мира, стерли бы ее с лица земли за те мегагерцы попсы, которые изливались на нас из окрестных радиоприемников; как будто других станций не существовало;