Высотка. Екатерина Завершнева

самый настоящий, родословная от потопа. Ну тебя, смеялся Зурик, у нас каждый второй князь, и что с того?

      Шурик-Велосипед рассказал мне по секрету, что Зурик снял Светку с иглы, заставил учиться, после чего она сбежала и он ее нашел в канаве, без денег и документов, потом она два раза резала вены, ну и так далее. – Откуда знаешь? спросила я. – Мне Светка говорила. – Сама? – Конечно. – А ты поверил? Какой ты наивный, Шурик! Она ж тебя разыграла!

      Шурик вроде бы успокоился, а я при первой же возможности изучила Светкины руки. На одной был тоненький белесый шрам, как раз на запястье, под бисерным браслетиком. Ну и что? Это еще не доказательство.

      Если бы не они, тосковать бы мне со своей дудочкой, не перетосковать. Помучившись за себя и за Гарика, я с чистой совестью вешала дудочку на гвоздь и шла играть в буриме или в стишки. Стишки отличались от буриме тем, что первые две строки ведущий брал не из головы, а из книжки. Их надо было закончить в меру своих способностей, а потом, для сравнения, зачитывался оригинал. Лучше всего шли советские поэты и трудные классики, например, Данте. Я собирала наши произведения в коробочку, чтобы они дошли до потомков, ведь еще неизвестно, кого будут чаще цитировать – поэта Суркова или Сережу Рощина.

      Тем вечером Олежка застал меня за чтением очередного шедевра. Две строки «Божественной комедии» были доведены Акисом до логического завершения:

      Вечор верхом влачась одной тропой

      И тяготой пути томясь в тревоге,

      Я шел вперед с протянутой рукой,

      Поочередно выставляя ноги, –

      дописал Акис и уверенно поставил точку.

      Олежка выслушал стишок и ехидно заметил:

      – Вот ты чем занимаешься… Я так и знал. Выгонят, что будешь делать? В гомеры подашься? По миру с сумой?

      – А почему это меня должны выгнать, – обиделась я. – Мы, между прочим, на повышенной стипендии, девочки-отличницы, ребятам пример. Пятьдесят рублей как с куста. Хочешь, покажу? Ты такой бумажки и в глаза не видывал.

      – У тебя что, одной бумажкой? – спросил Олежка, насторожившись.

      – Не веришь?

      – Оба-на!.. Вся страна с ума сходит, а она сидит со своей бумажкой… как в танке… Вы тут вообще новости смотрите?

      – Нет, конечно. А зачем? И где смотреть-то? Телевизора нет.

      – И на улицу не выходите? В стране денежная реформа, слыхали? Сотки и полтинники обменивают, но в сберкассах такая давка, что хоть святых выноси. Завтра последний день, усекла? Дай сюда, я обменяю, у меня канальчик есть… Это все твои сбережения? Неудивительно.

      – Вот представляешь, – сказала я, – была бы обычная стипендия, сорок рублей, ничего бы не случилось. Не надо выпендриваться, помнишь, ты мне говорил, перед сочинением? – Спохватившись, вскочила со стула: – Слушай, возьми Танькины деньги, ну пожалуйста… У нее тоже одной бумажкой.

      – Ладно, давай. Я сегодня добрый.

      – А что за канальчик, если не секрет?

      – Секрет,