Авторология русской литературы (И. А. Бунин, Л. Н. Андреев, А. М. Ремизов). И. П. Карпов

им непрестанно что-то овладевало, смешиваясь с его волей, и отторгало от глубин художественного созерцания на песок мелких дидактических выкладок”

(Шаховской 1992: 205).

      В системе личностного эклектизма Бунин избирает идею Всебытия как исходную в интерпретации жизни и творчества Толстого, в соответствии со своими интересами много пишет о смерти Толстого, о Толстом как человеке особой породы, в котором соединились древняя чувствительность и современная сознательность.

      “Бунин, – писал И. А. Ильин, – поэт и мастер внешнего, чувственного опыта. Этот опыт открыл ему доступ к жизни человеческого инстинкта, но затруднил ему доступ к жизни человеческого духа. Зоркость и честность видения привели его к таким обстояниям в недрах инстинкта, видеть которые нельзя без содрогания.

      Содрогнувшийся поэт научился отвлеченному наблюдению и анатомии и стал объективным анатомом человеческого инстинкта”

(Ильин 1996: 215).

      Так Бунин переносит на Толстого свой “внешний, чувственный опыт”, но так и арх. Иоанн и “религиозный мыслитель” И. А. Ильин прилагают к Толстому и Бунину систему догматического христианства.

      8.3. “Символика ухода”

      По-разному арх. Иоанн и Бунин трактуют “символику ухода” – уход Толстого из Ясной Поляны.

      Арх. Иоанн:

      «Толстой, на своих путях, не мог освободитьсяи не освободился. Детская, малодушная боязливость перед женой; не царственносвободный, а “воровской”, болезненный уход из Ясной Поляны (столь мастерски описанный Буниным), боязнь, что “будет погоня”… – все это неосвобождение, не благодатное томление духа, не святое алкание Божьей Правды, но мучительное мытарство нераскаянного… человека»

(Шаховской 1992: 208).

      Бунин:

      «Астапово – завершение “освобождения”, которым была вся его жизнь, невзирая на всю великую силу “подчинения”»

(6: 5).

      Арх. Иоанн как субъект высказывания обезличивается, ориентируясь на Богопорядок и понятийную систему православной догматики. Его акт интерпретации – это перенесение системы православной догматики на судьбу и творчество Толстого.

      Бунин как субъект высказывания “переносит” на Толстого свои религиозные представления, которые формировались как оправдание собственного чувственно-страстного восприятия мира в его внешней природно-предметной выраженности.

      Эти рассуждения влекут за собою, по крайней мере, одно следствие для литературоведа, занимающегося популярной сегодня темой “философско-религиозных исканий”.

      Религиозному человеку нечего “искать” рациональным путем, так же как религиозный мыслитель только прилагает к новым общественным, культурным, литературным явлениям вечные для него истины, используя “церковно-славянский словарь”, проявляя свою индивидуальность более в стилистике, чем в выражении новых смыслов. Религиозный мыслитель выступает не сам по себе, но как бы от имени многовековой национальной религиозной традиции, от Священного Писания