На берегах Невы. На берегах Сены. Ирина Одоевцева

почему служащая у Гумилева. То ли Аня – вторая жена Гумилева, дочь профессора Энгельгардта – оставила ее мужу в наследство, уезжая с новорожденной дочкой в Бежецк, то ли сам Гумилев, угнетенный холостым хозяйством, предложил мешочнице, продававшей на углу яблоки из-под полы:

      – Хотите у меня работать? Сыты будете.

      Как бы там ни было, но Паша верой и правдой служила Гумилеву, к их обоюдному удовольствию. Исчезла она – и опять по неизвестной мне причине, не то умерла, не то ей снова захотелось мешочничать – весной 1921 года.

      Сейчас она еще здесь и встречает меня мрачно-фамильярным:

      – Входите. Дома!

      Эта Паша, несмотря на свою мрачность, была не лишена стремления к прекрасному. Иногда, когда Гумилев читал мне стихи, дверь комнаты, где мы сидели, вдруг открывалась толчком ноги и на пороге появлялась Паша.

      Гумилев недовольно прерывал чтение.

      – Что вам, Паша?

      – А ничего, Николай Степанович, – мрачно отвечала Паша, уютно прислонившись к стенке, спрятав руки под передник. – Послушать пришла стишки. Только и всего.

      И Гумилев, благосклонно кивнув ей, продолжал чтение, будто ее и не было в комнате. Как-то он все же спросил ее:

      – Нравится вам, Паша?

      Она застыдилась, опустила голову и прикрыла рот рукой:

      – До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем как раньше в церкви бывало.

      Ответ этот поразил Гумилева:

      – Удивительно, как простой народ чувствует связь поэзии с религией! А я и не догадывался.

      Впустив меня, Паша возвращается к примусу, а я, стряхнув снег с шубки и с ног, иду через холодную столовую.

      Никогда я не входила к Гумилеву без волнения и робости. Я стучу в дверь.

      – Войдите!

      И я вхожу.

      Низкая комната, мягкая мебель,

      Книги повсюду и теплая тишь…

      Впрочем, я лучше приведу полностью все это стихотворение, написанное мною под Рождество 1920 года:

      Белым полем шла я ночью,

      И странник шел со мной.

      Он тихо сказал, качая

      Белоснежной головой:

      – На земле и на небе радость —

      Сегодня Рождество!

      Ты грустна оттого, что не знаешь, —

      Сейчас ты увидишь его.

      И поэт прошел предо мною,

      Сердцу стало вдруг горячо.

      И тогда сказал мне странник:

      – Через правое взгляни плечо.

      Я взглянула – он был печальный,

      Добрый был он, как в стихах своих,

      И в небе запели звезды,

      И снежный ветер затих.

      И опять сказал мне странник:

      – Через левое плечо взгляни.

      Я взглянула.

      Поднялся ветер,

      И в небе погасли огни.

      А он стал злой и веселый,

      К нему подползла змея,

      Под тонкой рукой блеснула

      Пятнистая чешуя.

      Год прошел и принес с собою

      Много добра и много зла,

      И в дом пять, по Преображенской,

      Я