Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница (сборник). Сьюзен Коллинз

спрашивает он опять.

      – Приходил, – отвечаю я и внимательно смотрю ему в лицо. – А еще твой отец приходил. С печеньем.

      Пит поднимает брови, будто впервые слышит. Ну врать-то и притворяться он мастер. Видела сегодня.

      – Правда? Вообще-то он всегда вас любил, тебя и твою сестру. Наверное, он предпочел бы иметь дочь вместо своры мальчишек.

      Мысль о том, что в доме Пита когда-то заходила речь обо мне, за столом, а может, у пекарской печи, совершенно меня огорошила. Во всяком случае, это явно случалось не при матери.

      – В детстве он был знаком с твоей мамой.

      Вот так раз! Еще одна новость. Похоже на правду.

      – А… да. Она выросла в городе, – отвечаю я.

      Не могу же я сказать, что мама никогда не упоминала об отце Пита иначе как о пекаре, когда хвалила его хлеб.

      Мы подходим к моей двери, и я возвращаю Питу пиджак.

      – Пока. Утром увидимся.

      – До завтра, – отвечает он и идет дальше по коридору.

      Когда я открываю дверь, рыжеволосая девушка подбирает с пола мои ботинки и трико, где я их бросила перед душем. Я хочу извиниться за то, что, возможно, навлекла на нее неприятности, потом вспоминаю, что могу обращаться к ней только с приказом.

      – О, прости, – говорю я. – Их следовало отнести Цинне. Прошу прощения, ты не могла бы сделать это за меня?

      Избегая моего взгляда, девушка коротко кивает и направляется к двери.

      Я старалась, чтобы в моих словах прозвучало сожаление о том, как глупо повела себя во время обеда, но понимаю, что сожалею о гораздо большем. Мне стыдно, что я даже не пыталась помочь ей в лесу, позволив Капитолию искалечить ее и убить парня.

      Точно смотрела Игры по телевизору.

      Я сбрасываю туфли и забираюсь в кровать прямо в одежде. Дрожь не проходит. Возможно, она меня и не помнит. Нет, зачем себя обманывать. Нельзя забыть того, кто был твоей последней надеждой. Я натягиваю одеяло на голову, надеясь спрятаться от взгляда рыжеволосой немой девушки, взгляда, проникающего сквозь двери и стены.

      Будет ли она рада видеть, как я умираю?

      6

      Всю ночь меня преследуют кошмары. Рыжеволосая девушка, кровавые эпизоды прошлых Голодных игр, отрешенная и чужая мама, худенькая, испуганная Прим, отец… Я вскакиваю с криком: «Спасайся!», когда шахта взрывается миллионом ярких осколков.

      В окна пробиваются первые утренние лучи. Под завесой клубящегося тумана Капитолий выглядит жутко. У меня болит голова. Во рту привкус крови, видно, во сне прикусила щеку.

      Я сползаю с кровати и тащусь в душ. Наугад тыкаю кнопки на панели и прыгаю под струями воды, то ледяными, то обжигающими. Потом меня облепляет лимонная пена, которую приходится соскребать жесткой щеткой. Ну и ладно, зато взбодрилась.

      Обсохнув и обтершись лосьоном, беру одежду, оставленную мне перед шкафом: черные узкие брюки, бордовую тунику с длинными рукавами, кожаные туфли. Заплетаю косу. Первый раз после Жатвы я выгляжу собой. Никаких изысканных причесок и платьев, никаких огненных накидок. Такая как есть. Как будто собралась