Продаются роли!. Роман Шабанов

«в меня он пошел, п…юк». Он вспомнил, как вступил в перепалку с пожилым актером, с которым ставил спектакль по Эрдману. Актер, по своей природе был чтецом. Он читал текст на сцене, не преобразуя его в действие, а Иван страсть как не любил внутреннего молчания, которое так и умирает внутри, не загоревшись. Старик, любивший рыбалку и гастрольные воспоминания, ни черта не хотел понять его рассуждений о движении образа.

      – Образ не должен замирать, – утверждал Иван. – Он можно сказать борется все время на сцене за право быть замеченным, захваченным в действие. И если он умирает не замеченным, то значит он потерян, утрачен, лишен. Он не должен попадать в разряд запасных. Он главный, даже если маленький. Вот вы, отец Елпидий, священник. Приходите на панихиду, видите, что лежит человек, по вашему сведению, мертвый, и первое что вы говорите, это «виноват». Понимаете?

      Помнится, возникло тягучее молчание, словно Иван ожидал от актера не обычной реакции, а бурного всплеска, осознания, громкого «ну конечно, как же я раньше не мог догадаться». Но тот молчал, сглатывая слюну, и теребил свое оттопыренное колено на вельветовой ткани старых штанов.

      – И как вы это скажете? – продолжил Иван, – скажете слово «виноват», так и пойдет ваша линия.

      – Да просто извинюсь, – наконец сказал он, – я же набожный человек, а не пустышка какая-то.

      – Да, но от рюмочки не отказываетесь, – тут же отреагировал Иван.

      – Нет, этого в тексте, – резко сказал старик, взял текст и стал трясти им перед лицом Ивана. – Я мамой клянусь, что этого здесь нет.

      – У нас есть, – более чем спокойно произнес Иван, принимая у оппонента из рук пьесу и откладывая ее в сторону.

      – Но в пьесе я не пью, – громко сказал он и слюна, которая накопилась у него за то время, пока он слушал Ивана, стала плескаться и попадать на режиссера, – и на сцене я пить не собираюсь.

      – А я говорю, священник будет пить, – тут же вставил Иван.

      Они едва не сцепились. Спасло милое крохотное существо в лице администратора Марины, которая принесла Ивану кофе, приговаривая «вы себя не жалеете, снова без обеда». Пожилой актер с неприятной фамилией Запоркин посмотрел на эту косвенную взаимосвязь между администратором, режиссером и пьесой, которую уже ненавидел, а вместе с ней и самого автора, а также всех тех, кто творил в этот промежуток времени.

      У него зазвонил телефон, прозвучав двумя торопливыми сигналами. Короткое сообщение напомнило о кредите на телефон за пару месяцев.

      – Да пошло оно все! – прокричал он в разрывающуюся трубку и уже было замахнулся, чтобы бросить его под колеса растянутого лимузина, как телефон замолчал.

      – Живи, – прошептал он. – Не буду тебя выгонять из сухой периодичности. Оставайся. Только если что…

      Выходя из подземного перехода, чувствуя, как мысль толкает и норовит промчатся по спирали, оставить видимую борозду действий, ставит дорожные конусы, разметки, граничит с другими трассами, более крупными, уже мечтая перейти на следующий уровень, перевернув