Пять минут прощания (сборник). Денис Драгунский

вился, потом часов шесть ждал его у дверей номера, а когда тот появился – сухо произнес:

      – Ты сволочь и негодяй! Понял?

      И гордо вышел прочь.

      идет без проволочек и тает ночь

      АХ, ЭТИ НОЖКИ

      У меня было несколько историй, когда ничего не случилось. Или случилось, но совсем не то, не так.

      Вот еще одна.

      Я тогда учился в девятом классе. То есть уже перешел в десятый. Лето было, июнь, Москва.

      А она уже была студентка. Перешла на второй курс. Я ей позвонил поздно вечером, сказал: приезжай ко мне, родители на даче. Я был уверен, что она скажет: ты что, в уме, половина одиннадцатого! Тем более что она жила у метро «Профсоюзная». А я – в Каретном Ряду.

      А она сказала: хорошо, сейчас.

      Я даже испугался.

      Она приехала очень быстро. И подарила мне длинный деревянный мундштук. Только мы сели на диван, только я вставил сигарету в этот мундштук и закурил, как вдруг позвонил один мой дружок и сказал, что какие-то иностранцы зовут в ночной бар в гостинице «Россия». Вот это да! Там были низкие фонари, музыка и табачный дым. И коктейли. Как в кино. Мы там торчали до половины четвертого.

      Потом вышли. Уже светало. Мы прошли через Красную площадь к Манежной. Совсем не было машин на улице Горького.

      – Пойдем ко мне? – сказал я.

      – Конечно, – сказала она и взяла меня под руку.

      Мы дошли до Пушкинской площади, повернули направо.

      – У меня туфли натирают, – сказала она.

      – Давай возьмем такси, – сказал я. У меня был резервный рубль. Я огляделся. Машин не было. – Ну, подождем, половим.

      – Да ну, – сказала она и сняла туфли. – Так дойдем.

      И пошла босиком. Мы прошли Страстной бульвар.

      У Екатерининской больницы увидели пьяного оборванного человека. Он устраивался спать на газоне, подстилая себе газеты, пытаясь укрыться ими. Ветер выдувал газеты у него из рук, он неразборчиво матерился. Мы повернули налево. Прошли сад «Эрмитаж». Стало совсем светло. Вот и дом. Подъезд был заперт, пришлось будить лифтера.

      Она села на диван, засмеялась и подняла ноги, показала черные стопы.

      Я взял ее за лодыжки. Она обняла меня за шею. Мы поцеловались.

      – Пойду ноги вымою, – сказала она.

      Я вытащил из ящика белье, стал стелить.

      – Воды нет, – она стояла в дверях.

      – Как это? – сказал я.

      – Так это! – сказала она. – Ни капли.

      Мы стали крутить все краны. Воды не было. Тихо сипело, и всё.

      – Ну и ладно, – сказал я, и мы вернулись в комнату.

      – Нет, – сказала она. – С такими ногами я не могу.

      – Да наплевать! – в отчаянии закричал я, обняв ее и пытаясь толкнуть к кровати. – Да перестань, ты что!

      – Нет, – сказала она, вывернулась, села на пол. – Так нельзя.

      – Есть кипяченая вода в чайнике, – сказал я. – Давай я намочу полотенце. Или хочешь, одеколоном протрем?

      – Только грязь развезем, – сказала она. – Давай лучше покурим.

      Я принес сигареты, спички и пепельницу, сел рядом.

      – А где мундштук? – спросила она. – Который я тебе подарила?

      – Я его в баре сломал, – сказал я. – Уронил и наступил. Извини.

      Это была правда.

      – Ну, вот видишь, – сказала она.

      – Обиделась? – сказал я.

      – Да нет, при чем тут, – она равнодушно поцеловала меня в щеку.

      если в первом действии на шее висит ожерелье

      РУЖЬЕ

      Скромный чиновник Луазель скопил четыреста франков на покупку охотничьего ружья. Но отдал эти деньги на платье Матильде, своей красавице-жене, пойти на бал. Вдобавок она взяла у богатой подруги, госпожи Форестье, бриллиантовое ожерелье. Блистала на балу, сам министр заметил ее…

      А по дороге домой потеряла ожерелье.

      Нашли почти такое же в ювелирном магазине. Тридцать шесть тысяч франков. Муж назанимал денег где только можно было. И где нельзя тоже, у ростовщиков, под ужасные проценты. Супруги Луазель начали упорно и медленно отдавать долг, отказывая себе во всем. Через десять лет они выплатили всё. Матильда подурнела и постарела, стала жестче, грубее, как бывают хозяйки в бедных семьях.

      Однажды она встретила на улице госпожу Форестье и рассказала всю эту историю.

      – Вы купили новое ожерелье взамен моего? – изумилась Форестье.

      – Да! А ты так ничего и не заметила? Они были очень похожи.

      Она улыбнулась торжествующе и простодушно. Госпожа Форестье схватила ее за руки.

      – Бедная моя Матильда! Ведь мои бриллианты были фальшивые! Они стоили самое большое пятьсот франков!

      Так заканчивается знаменитый рассказ Мопассана «Ожерелье».

      Ну,