Смысл жизни и ценность бытия. Священник Серафим Юрашевич

как норме, способом бытия которой является значимость (курсив автора – С.Ю.) для субъекта» [80,с.491].

      На первый взгляд, вопрос представляется исчерпанным. В таком случае, остается лишь поставить в соответствие разделам известной нам схемы Губмана-Кисселя (иными словами – главам будущей диссертации) философские тексты тех или иных зарубежных авторов. Однако, здесь начинаются некоторые трудности:

      – неизвестно, годится ли упомянутая классификация для описания «современных» (о границах этого термина – ниже) аксиологических теорий. Как известно, в ее основе лежат, в частности, концепции ученых конца ХIХ – первой половины ХХ веков: М. Вебера (1864—1920), В. Виндельбанда (1848—1915), В. Дильтея (1833—1911), А. Мейнонга (1853—1920) и М. Шелера (1874—1928). Механическое ее перенесение на послевоенную историю философии, в принципе, может привести к ложным выводам по причине непостоянства, выражаясь словами Мишеля Фуко, «мира идей, где стираются, стремительно исчезают даже самые стабильные фигуры» [138,с.165].

      – неясно, допускается ли по крайней мере ограниченное применение этой схемы, если ее нельзя использовать целиком? «Экзистенциальная» трактовка темы (с позиций западной философии) («реализация смысла существования»; см. также у Жака Лакана: «забыть о своем существовании и смерти и… пренебречь смыслом своей… жизни» [86,с.51] и у Н. Аббаньяно: «мы сосуществуем с другими людьми, … это сосуществование выражает… смысл существования» [3,с.113]), соответствует социологической позиции М. Вебера с ее «значимостью» как способом бытия ценности (см. раздел 5-й схемы Губмана-Кисселя). Отдав, таким образом, предпочтение аксиологической теории М. Вебера, мы отсекаем альтернативные подходы А. Мейнонга, В. Виндельбанда, М. Шелера и В. Дильтея (разделы 1,2,3,4 соответственно), как выходящие за рамки предмета исследования.

      – представим, что диссертация повторяет своей структурой схему Губмана-Кисселя. Как известно, при истолковании ценности бытия, – в силу тематической формулировки, – мы отдаем предпочтение экзистенциальной/социологической позиции*, а одна из глав нашего сочинения посвящена социологическому описанию ценности бытия. В таком случае исследование приобретает характер системы, «описывающей собственные средства описания, системы, отсылающей не к реальности, но к языкам, которыми пользуется» [70,с.73]. В самом деле, описывая с социологических позиций социологическую теорию ценности, описывая не конкретные тексты, но – описания этих текстов, мы решаем вопрос постмодернистски, то есть автоописательно или авторефлексивно, делая метод – целью [41,с.101], поскольку «постмодернизм и постструктурализм… неявно или явно усматривают в другом автоописание другого» [70,с.73]. Указанный путь, как принципиально нетворческий и противоречащий Евангелию («Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин.5,17)), нельзя считать приемлемым, поскольку «авторефлексия не в состоянии сконструировать ничего, что было бы ей внеположно» [70,с.73].

      Таким образом, становится очевидным, что модель Б. Губмана – М. Кисселя лишь до известной