Законы заблуждений. Андрей Мартьянов

ответ последовал густой поток самых вычурных ругательств, произнесенных почему-то не на благородном норманно-французском, а на саксонском. Потомки дворян, пришедших в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, предпочитали наречие материка, однако с удивительной легкостью перенимали у местного населения фразы с ярко выраженным биологическим подтекстом. Немецкий язык сохранил множество корней саксонского и Гунтер понял приблизительный смысл сего речения, но, как потом не пытался воспроизвести, ничего из этой затеи не вышло.

      – Воображаю, какие поползут слухи, – сокрушенно покачивая головой, бормотал сэр Мишель. – И сицилийцы, и Саладин… Ага, посмотри-ка вперед! На холмике!

      – Что на холмике? – прищурился Гунтер. – Вижу знамена, но гербы не рассмотреть. Ричард экономит на факелах.

      – Пошли, – махнул рукой Фармер. – На возвышении обычно ставятся шатры государей.

      Здесь присутствовала хоть какая-то организация. Холм окружала плотная цепь военных, королевская гвардия, среди которой замечались странные силуэты – вроде бы мужчины, но не в штанах, а в юбках. Точнее, в пледах, а еще точнее – в тартанах. Охрана шотландского принца Эдварда.

      – Кто идет? – громко вопросили сверху.

      – Шевалье Мишель де Фармер из Нормандии и его благородный оруженосец Гунтер фон Райхерт из Священной Римской империи, – напрягаясь, выкрикнул в ответ германец, прекрасно зная, что оруженосец должен одновременно исполнять при сюзерене и обязанности герольда. – Срочное послание к ее величеству Элеоноре Пуату!

      Спустился гвардейский сержант. Оружие изымать не стал, но, кликнув нескольких подчиненных, взял странных вестников под непрестанную опеку, спросив заодно:

      – Шевалье, вы уверены, что в такой поздний час королева Элеонора вас примет? И вообще, я не помню вашего лица.

      – Доложите ее величеству, – упрямо ответил сэр Мишель. – Если нужно, разбудите. Полагаю, Элеонора Пуату давно проснулась, услышав, что на лагерь произошло нападение.

      Фармер повернулся и величественным жестом обвел рукой открывавшийся с холма пейзаж. Возле границ лагеря полыхали шатры, доносились громкие возгласы, кое-где раздавался шум схватки.

      …Десятник знал свои обязанности и все-таки не оставил визитеров дожидаться утра. Мишеля и Гунтера приняли немедленно. Обоих дворян под тщательной охраной проводили к четырехугольной островерхой палатке белого сукна с вышитыми на стенках золотыми леопардами Плантагенетов, и разрешили войти.

      Элеонора Аквитанская ничуть не изменилась за последние дни. Королева-мать по-прежнему вежлива, доброжелательна, сжимает пальчиками правой руки непременный серебряный стаканчик с легким вином. Не будь столь необычной обстановки, розовощекую толстенькую старушку можно принять за ушедшую на покой вдову процветающего купца. Тем более, что облачена Элеонора в льняной чепец и беспредельно огромную шелковую ночную рубашку с фландрийскими кружевами, поверх которой накинут только войлочный плащ.

      –