О любви (сборник). Надежда Тэффи

муж останется как таковой. Раз вы его любите вечной любовью, так не все ли равно? Ведь это же чувство непоколебимое.

      – И, по-вашему, не надо Коле ничего говорить?

      – Коле-то? Разумеется, Коле мы ничего не скажем. Зачем его беспокоить?

      Рассказчик замолчал.

      – Ну, и что же дальше? – спросил женский голос.

      Рассказчик вздохнул.

      – Ездили на могилу Толстого три дня подряд. Потом я пошел на почту и сам себе послал срочную телеграмму: «Владимир, возвращайся немедленно». Подпись: «Жена».

      – Поверила?

      – Поверила. Очень сердилась. Но я сказал: «Дорогая, кто лучше нас с тобой может оценить вечную любовь? Вот жена моя как раз любит меня вечною любовью. Будем уважать ее чувство». Вот и все.

      – Пора спать, господа, – сказал кто-то.

      – Нет, пусть еще кто-нибудь расскажет. Мадам Г-ч, может быть, вы что-нибудь знаете?

      – Я? О вечной любви? Знаю маленькую историю. Совсем коротенькую. Был у меня на ферме голубь, и попросила я слугу моего, поляка, привезти для голубя голубку из Польши. Он привез. Вывела голубка птенчиков и улетела. Ее поймали. Она снова улетела – видно, тосковала по родине. Бросила своего голубя.

      – Tout comme cher nous[2], – вставил кто-то из слушателей.

      – Бросила голубя и двух птенцов. Голубь стал сам греть их. Но было холодно, зима, а крылья у голубя короче, чем у голубки. Птенцы замерзли. Мы их выкинули. А голубь десять дней корму не ел, ослабел, упал с шеста. Утром нашли его на полу мертвым. Вот и все.

      – Вот и все? Ну, пойдемте спать.

      – Н-да, – сказал кто-то, зевая. – Эта птица – насекомое, то есть я хотел сказать – низшее животное. Она же не может рассуждать и живет низшими инстинктами. Какими-то там рефлексами. Их теперь ученые изучают, эти рефлексы, и будут всех лечить, и никакой любовной тоски, умирающих лебедей и безумных голубей не будет. Будут все, как Рокфеллеры, жевать шестьдесят раз, молчать и жить до ста лет. Правда – чудесно?

      Любовь и весна

      (Рассказ Гули Бучинской)

      Она показывала мне свои альбомы и целые пачки любительских снимков.

      Считается почему-то, что гостям очень весело рассматривать группу незнакомых теток на дачном балконе.

      – А кто этот мальчик?

      – Это не мальчик. Это я.

      – А эта старуха кто?

      – Это тоже я.

      – А это что за собачка?

      – Где? Это? Гм… Да ведь это тоже я.

      – А почему же хвост?

      – Подожди… Это не мой хвост. Хвост это вот от этой дамы. Это одна известная певица.

      – Так почему же, если певица, так ей полагается быть с хвостом?

      – Гм… Не совсем удачная фотография. Такое освещение. А вот старые снимки. Довоенные. Эту особу знаешь?

      Особа была лет десяти, с веселыми ямочками, с белокурыми косичками, в форменном платьице с широким белым воротником.

      – Да это как будто ты?

      – Ну, конечно, я.

      Она долго смотрела на свой портретик, потом засмеялась и сказала:

      – Этот портрет относится к периоду моего

2

Все как у нас (фр.). – Ред.