Алмазы Джека Потрошителя. Екатерина Лесина

заплакала, как обычно неумело, стесняясь этих слез. Ее веки тотчас набрякли, а глаза побелели, и само лицо стало одутловатым, некрасивым.

      – Ну… теперь уже все равно… если тебе станет легче.

      Андрюшка попытался было обнять жену, но та вывернулась, оттолкнула его со странной злостью и повторила:

      – Поджигай!

      Из багажника достали пластиковую бутыль с бензином. Поливали деловито, и Лера следила за тем, как бензин – еще одна зряшная трата – скатывается с промасленных клочков картин. Потом щелкнула зажигалка, и рыжий огонек переполз на фитиль из простыни.

      А белье-то было новехоньким, хранящим запах упаковки.

      Картины вспыхнули сразу, резко, с хлопком, который ударил по Вериным нервам. Она вдруг вздрогнула, закричала во весь голос и кинулась к костру.

      – Стой, дура! – Андрей выронил зажигалку и схватил Веру.

      Держал крепко, прижимал к себе, пыхтя от натуги и раздражения: у него на этот вечер были иные планы. А теперь приходится возиться с безумной избалованной девчонкой.

      – Отпусти! – Она выла и выворачивалась, то садилась на землю, заставляя Андрея нагибаться, то отталкивалась от земли, выпрямлялась, и тогда он повисал на Вере.

      Костер дымил черным, жирным, и ветер бросал горсти этого дыма на Андрея. Теперь пропитаются этой вонью и пальто новое, кашемировое, и шарф, и волосы, и даже машина.

      А этой дуре плевать. Сама не знает, чего хочет. Бесится с жиру.

      – От… отпусти, – сказала Вера, обмякнув, но Андрей не послушал. Он оттянул ее – теплый мешок с костями и требухой – к машине и втолкнул в салон.

      – Верочка, может, тебе успокоительного налить? Как ты себя чувствуешь?

      Никак, она сидела, позволяя Полине щупать лоб, мять щеки и руки, раздвигать губы, всовывая меж ними горлышко фляги.

      А костер догорал. Зола – вот и все, что осталось от картин, и обугленными костьми виднелись в ней рамы.

      – Герман Васильевич ругаться станет, – Лера обращалась ко всем сразу и ни к кому по отдельности. – Он ведь платил за все.

      – Ненавижу. – Оттолкнув Полину, Вера встала. – Ненавижу его!

      Она вывалилась наружу и кинулась к догоревшему костру. Она топтала его, растирая и пепел, и обглоданное огнем дерево, марая замшевые сапожки.

      Андрей думал о том, что он больше не выдержит рядом с ней. А Полина спокойно, отрешенно даже, наблюдала за истерикой. И только Лера тянула руки, пытаясь поймать широкие Верины рукава.

      – Прекрати. Прекрати, – лепетала она.

      Странное дело, но Вера услышала этот голос и остановилась. Она тяжело дышала. Ее лицо было красно, налито гневом, а из носа шла кровь.

      – Дай вытру, – Лера вытащила из кармана тряпочку и прижала к носу. – Домой пойдем? Или погуляем? Пошли погуляем. Гулять полезно. И не переживай, Вер. Новые нарисуешь…

      – Нет.

      Тряпочку она вырвала и, скомкав, практически затолкала в ноздрю.

      – Не следует говорить о картинах. Ее это беспокоит. Нельзя беспокоить Веру…

      – Полька, я еще здесь. Я слышу. Не говори обо мне так,