Алмазы Джека Потрошителя. Екатерина Лесина

Кожа потемнела и рано покрылась морщинами. Фигура оплыла, сделавшись бесполо-квадратной. Но и сейчас, глядя в ярко-голубые глаза, Кирилл Васильевич видел ту волшебную женщину.

      – Ты меня слышишь, Кирилл?

      – Он – мой брат.

      Для Германа тридцать тысяч – копейки. Надо лишь попросить… объяснить…

      – А я – твоя жена. И ты живешь со мной, а не с братом.

      Она отложила палку, которой помешивала урину, и взяла его за руку.

      – Посмотри мне в глаза. Ты не хочешь с ним встречаться. Ты помнишь, как он обошелся с нами?

      – Герман переживал…

      Жлоб он. И рассказывать про игру нельзя. Герман не выносит чужих слабостей, а карты – это слабость. Тогда что? Признаться Милочке. Она найдет выход. Всегда находила.

      – А ты разве не переживал? Вера – твоя племянница. Мы ее любили. Мы скорбим о ней. А он – женился на этой проходимке. А тебе – ни словечка. Как будто бы ты ему и не родной, – она сжала руки. Милочкины пальцы, несмотря на кажущуюся пухлость, были крепки. – Но вот теперь он тебя зовет. И ты бежишь на зов, роняя тапки.

      Тапки оставались на ногах Кирилла.

      – Кирилл, скажи, что дело не в долгах.

      Кирилл молчал. Милочка хмурилась.

      – Ты же обещал мне, что…

      – Так получилось, солнышко… я обещаю, что это – в последний раз.

      На кухне что-то зашипело, и вонь усилилась многократно. Ойкнув, Милочка бросилась прочь.

      С внезапным раздражением – пора бы ей остепениться, в ее-то годы – Кирилл распахнул окно и вдохнул смолистый сладкий воздух.

      Завтра же… он завтра встретится с Германом и, если повезет, получит свои тридцать тысяч.

      Лучше бы сорок. С запасом.

      Полина ходила по квартире босиком. Эта привычка завелась у нее не так давно, аккурат после похорон. В тот день у Полины пропали вязаные чулки, и она, вечно мерзнущая, неспособная выдержать малейшего сквозняка, растерялась.

      Конечно, сейчас Полина понимала, что причина растерянности – нечеловеческое напряжение, стресс и страх перед будущим, но тогда она просто разрыдалась. И плакала долго, горько, до распухших век и осклизлого от соплей носа.

      – Чего ревешь? – хмуро спросил Герман Васильевич, которому не спалось и не работалось.

      – Н-носки потеряла, – ответила Полина, торопливо вытирая слезы. Она знала, что хозяин слез на дух не переносил. Но тут он вытащил мятый платок и сунул в руку.

      – На…

      Полина была уверена: именно тот короткий разговор изменил ее судьбу. И когда всем прочим было отказано от дома, Полине предложили остаться. А потом она вышла замуж и стала полновластной хозяйкой квартиры. И сняв с полки фарфорового голубка, Полина промурлыкала:

      Не хочу быть вольною царицей, Хочу быть владычицей морскою, Чтобы жить мне в Окияне-море, Чтоб служила мне рыбка золотая И была б у меня на посылках…

      Говоря по правде, Герман мало походил на золотую рыбку и внешностью, и характером. Зато был щедр и страдал аритмией. А в совокупности с нездоровым образом жизни, оздоравливать