На испытаниях. И. Грекова

грузинская…

      – Ну, тогда вам придется победить Ноя с помощью личного обаяния.

      Джапаридзе задумался, словно усомнившись в своем личном обаянии.

      В самолете становилось все холоднее. Пар дыхания облачком окружал каждый говорящий рот. То один, то другой из пассажиров вставал и, пытаясь согреться, топал ногами и бил в ладоши. Джапаридзе открыл чемодан и застенчиво облачился в мохнатый свитер.

      – В предусмотрительности нет ничего плохого, – пояснил Манин. У него самого отчетливо посинел нос и темные влажные глаза смотрели очень уж по-собачьи.

      – А как же наш генерал спит в такой холодине? – вполголоса спросил Теткин.

      – Я спал, – "сказал Сиверс, – но теперь, по милости вашей, проснулся.

      – Вам же холодно, товарищ генерал.

      – Мне не холодно. Мне никогда не бывает холодно. Как, впрочем, и жарко. Ваше замечание напоминает мне, как однажды моя маменька – шнырливая старушка, даром что ей восемьдесят годов – разбудила меня и спросила: "Саша, как ты можешь спать, ведь тебе мухи мешают?"

      Кругом засмеялись. Подошла Лида Ромнич, растирая замерзшие руки. Она была правильного синего цвета и узко вжалась в свою короткую курточку.

      – Однако холодно.

      – Хотите, я вас согрею? – спросил Скворцов.

      Она подняла на него медленные серые глаза. Теткин захохотал.

      – Нет, я без пошлости. Я вас заверну в чехол от мотора. Хотите?

      В углу лежали большие замасленные чехлы, похожие на ватники великанов. Скворцов взял один, встряхнул и галантно завернул в него Лиду Ромнич.

      – И черным соболем одел ее блистающие плечи, – сказал Чехардин.

      Она засмеялась. Посиневшие губы, плотно прилипшие к деснам, раздвинулись неохотно, в подобии гримасы. "Как она нехороша все-таки", подумал Скворцов. Лида уселась на пол, плотно завернувшись в чехол.

      – Небось тепло? – завистливо спросил Теткин.

      – Нет еще, но будет.

      Теткин поднял второй чехол:

      – Чего добру пропадать? Кому отепление? Скорей признавайтесь, а то сам возьму.

      – Ну, да бери уж.

      – Не в порядке эгоизма… – бормотал Теткин, заворачиваясь в чехол.

      – А токмо волею пославшей тя жены. Знаем, – отвечал Скворцов.

      Теткин, окуклившийся, опустился на пол рядом с Лидой. Они молча сидели бок о бок, притихшие, словно потерпевшие бедствие. Самолет, монотонно рыча, всверливался глубже в мороз. Среди оледеневшего металла двое в чехлах казались единственными островками тепла. Манин не выдержал:

      – Теткин, пусти погреться.

      – А я что? Я не протестую. Полезай. Ишь, орясина, как тебя вымахало! Мослов одних, мослов сколько.

      Повозились, укутались, затихли.

      – А что ж у меня второе место пропадает? – спросила Лида и вопросительно взглянула на Чехардина. – Хотите?

      – Нет, спасибо, я почти не чувствую холода.

      – А вы? – обернулась она к Скворцову, подняв на него свои серые скорбные глаза.

      Черт, что за глаза! Опять она показалась ему не так уж