КГБ-рок. Владимир Козлов

окном. Напротив – Осипович, Юрченко и Кузьмин, все с сигаретами в зубах. Юрченко изредка делал пометки в блокноте.

      – Подошел, короче. Смотрю – все в черных рубашках, повязки фашистские. Я спрашиваю: кто вы такие, в чем дело? Они – ноль реакции, продолжают там что-то орать про Гитлера. Ну, вы ж понимаете – что я один сделаю против них?

      – Понимаем, – сказал Юрченко. – И что потом?

      – Ничего. Разошлись они. А я вернулся в отделение и доложил начальству. Все, я могу идти?

      – Нет, не все, – сказал Кузьмин. – Я чё-то ни хера пока не понял. Во время твоего дежурства происходит фашистская манифестация. Ты подходишь, смотришь на них, как целочка после седьмого аборта, а они продолжают свою фашистскую херотень. Потом они также спокойно расходятся, а ты все стоишь, как дебил. Правильно?

      – Вот только оскорблять, пожалуйста, не надо, товарищ…

      – Капитан, – подсказал Кузьмин.

      – Да, не надо оскорблять, товарищ капитан. Антисоветская деятельность – это по вашей части. Мое дело – следить за общественным порядком…

      – То есть ты хочешь сказать, что они не нарушали общественный порядок? Орали «Хайль Гитлер» в двух шагах от Кремля и при этом не нарушали общественный порядок? Проснись, сержант, – ты обосрался!

      – Почему вы не попытались никого задержать, когда они начали расходиться? – спросил Юрченко. – Хотя бы одного. Это было так сложно?

      – Ну, это… Короче, я не сразу сообразил. Я ж говорю: я подошел, они еще немного покричали, бросили листовки – и резко разошлись…

      – Все ясно, – Юрченко взял со стола мятую листовку, посмотрел на нее.

      Дверь открылась. В комнату вошел начальник отделения – полный, усатый, в кителе с погонами майора.

      – Я могу идти? – спросил сержант.

      – Да, – ответил Юрченко.

      Сержант вышел, закрыл дверь. Майор подошел к окну, оперся на подоконник, посмотрел на окна дома напротив. Отвернулся, снял фуражку, поскреб лысину.

      – Зубов у нас человек новый, но он – сотрудник старательный.

      – Только почему этот ваш старательный сотрудник не попытался задержать участников фашистской манифестации? – спросил Кузьмин.

      – Растерялся человек. Не каждый день ему с такими ситуациями приходится дело иметь.

      – Что значит – растерялся? – спросил Кузьмин. – Что вы здесь вообще развели за бардак? Что за молодежь в сквере трется, у памятника? Посмотри, как они выглядят! Если уж они – не антисоветский элемент, то я уже вообще ни в чем ни хера не понимаю.

      – Обычные пацаны и девчонки. Они ничего не нарушают, и задерживать их не за что.

      – А за внешний вид?

      – Если всех таких, как они, задерживать, то у милиции больше времени ни на что не останется. У вас много лишнего времени – вы и задерживайте. Ко мне еще вопросы есть?

      Кагэбэшники молчали.

      Майор вышел из комнаты.

* * *

      – Слышал про нас по «голосам»? – спросил Андрей – парень, руководивший акцией у памятника Пушкину. Он и Влад, тоже участник акции, шли по Крымскому мосту.

      – Еще