Психика и сознание: два языка культуры. Книга 1. Капли океана. Анатолий Андреев

человека смерть – это проблема разумного и неразумного отношения – проблема, придающая смысл жизни.

* * *

      Идеологи изощряются в поисках все более совершенной защиты жизни, а не в поисках истины. Их истина – жизнь.

      Мысль изощряется именно в постижении истины и потому нажила себе могущественного и непобедимого врага: идеологию.

      Все на свете противоречиво. Мысль выступает условием совершенства идеологий (новая истина порождает новую идеологию, которая приспосабливается, адаптирует истину к жизни, не считаясь с искажениями), а идеологии в какой-то степени гуманизируют мысль.

      Получается, что жизнь, породив себе защитницу-идеологию, породила и ее могильщика – сознание – в конечном счете для того, чтобы беспредельно совершенствовать защиту. Ничто так не стимулирует жизнь, как присутствие истины-смерти.

* * *

      Свобода как таковая, как условный абсолют, положенный в основу реального отношения, проявляется в одном, а именно: свобода возможна только как свобода от иллюзий; все остальные отношения, составляющие комплекс свободы, есть несвободные аспекты свободы (ограничения рамками осознанной необходимости оставляют свободу только в границах несвободы).

      Поэтизируется же всегда «абсолютный» компонент свободы, свобода отождествляется с психической свободой (так называемой волей), понимается как свобода не считаться с необходимостью, что является, по существу, самой заурядной иллюзией, т. е. грубой несвободой.

      В основе поэтизируемого стремления к свободе всегда обнаруживается скрытая зависимость от капризов подсознания.

* * *

      Над людьми тяготеет два проклятия, порожденных человеческим сознанием: проклятие идеологической одномерности и проклятие философско-рациональной многомерности. В первом случае человек мыкает горе от глупости (но это еще с полгоря), во втором человека постигает горе от ума (горе безысходное). «Идеолог» видит мир с одной стороны, он несомненно прав – и это дает ему силы, веру и надежду. «Философ» видит мир с разных сторон, он понимает, что не правы все, даже те, кто несомненно прав. Где уж тут взяться вере и надежде?

      И тем не менее идеолог и философ не спешат разойтись. Они завороженно всматриваются друг в друга: первый в надежде, что философ сумеет объяснить всем раз и навсегда его несомненную правоту, второй – боится верить своим глазам, видя перед собой почти счастливого человека и втайне завидуя его способности жить скудоумными мифами.

      Как ни кощунственно звучит, хочешь быть счастливым – будь в меру умным. Меру же всегда определяет социум, выбраковывающий дураков и умников с равной безжалостностью. Идеолог, тянущийся к философу, полагая, что ум принесет еще больше счастья, окончательное счастье – вот идеал счастливца. Он (счастливец) почти избегает проклятия, находясь на пути от одного проклятия к другому.

      Да продлится этот путь сколь можно дольше.

      Люди, будьте счастливы.

* * *

      Неужели действительно психология становится философией, по крайней мере, философией человека?

      В