Добро пожаловать в обезьянник. Курт Воннегут

в дверь.

      – Да?

      – Нэнси, тебя просят к телефону, – сказала Мэри.

      Когда Нэнси вышла из кабинки, шериф радостно повизгивал и буквально давился от полицейского восторга. Телефонную линию прослушивали его агенты, спрятавшиеся в ресторане Говарда Джонсона. Звонил, несомненно, Билли Поэт. Преступника выследили, и полиция уже мчалась на его поимку.

      – Заговорите ему зубы, – прошептал шериф и с торжественным видом вручил Нэнси трубку, как будто это был золотой слиток.

      – Слушаю, – сказала Нэнси.

      – Нэнси Маклюэн? – спросил сильно искаженный мужской голос. – Я звоню вам от нашего общего друга.

      – Неужели?

      – Он просил вам кое-что передать.

      – Ясно.

      – Это стихотворение.

      – Очень хорошо.

      – Готовы?

      – Готова. – Нэнси услышала на заднем плане вой полицейских сирен.

      Звонивший тоже их услышал, но прочел стишок без малейшего намека на волнение:

      Обмажься лосьоном от кончиков пальцев до век,

      Демографический взрыв устроит один человек.

      Они его поймали. Нэнси услышала все от начала до конца: грохот, лязг, гомон и крики.

      А потом она повесила трубку, и ее охватила депрессия – эндокринные железы брали свое. Ее отважное тело приготовилось сражаться, а драки не случилось.

      Шериф выскочил из салона ФАГС в такой спешке, что из кармана его плаща вылетела стопка бумаг.

      Мэри подняла их и окликнула шерифа. Он на миг задумался, потом сказал, что в бумагах больше нет нужды, и предложил одной из девушек сходить с ним – посмотреть на Билли. Между девушками вспыхнул спор: Нэнси убеждала Мэри пойти, так как ей самой совершенно не хотелось видеть негодяя. Наконец Мэри ушла, перед этим сунув Нэнси стопку бумаг.

      Оказалось, это фотокопии стихотворений, которые Билли рассылал администраторам других салонов. Нэнси прочла самое первое, в котором высмеивался один побочный эффект таблеток для контроля рождаемости: они не только лишали людей чувствительности ниже пояса, но и окрашивали мочу в голубой цвет. Стих назывался «Что рассказал Поэт одной администраторше» и звучал так:

      Жил себе – ни жнец, ни швец,

      Вот пришел мне и конец.

      Я греха, клянусь, не знал,

      Синькой травку поливал,

      Ел под кровом апельсинным,

      Писал только ярко-синим,

      А под крышею пурпурной

      Попрощаюсь с жизнью бурной.

      Дева, скорой смерти вестник!

      Жизнь прелестна, ты прелестней.

      Жаль, стручок мой в жизни той

      Брызгал только бирюзой.

      – Вы что же, никогда не слышали историю о том, как Дж. Эдгар Нэйшен изобрел гуманный контроль рождаемости? – осведомился Сладкий Дедуля надтреснутым голосом.

      – Никогда, – солгала Нэнси.

      – Я думал, это все знают.

      – А я впервые слышу.

      – Когда мистер Нэйшен навел порядок в обезьяннике, его стало не отличить от Мичиганского Верховного суда. Тем временем в США