Медвежьи сны. Светлана Смолина

обнялись, а Маруся, приоткрыв рот, всматривалась в темноту, из которой тенями проступали цыганские шатры и телеги. Обманываясь ночными тенями, она потрясла головой, но странные видения никуда не девались.

      – Твоя новая женщина? – спросил Федор.

      – Нет, – ответил Дмитрий Алексеевич. – Я по делу. Мне нужно, чтобы вы научили ее петь.

      – Красивая, – заметил цыган, рассматривая Марусю. – Только зачем она в штанах, как мужчина?

      – Затем что упрямая, как ослица!

      Маруся продолжала пребывать в странном оцепенении.

      Дмитрий Алексеевич взял ее за руку, и она покорно пошла за хозяином, как собачонка на шлейке. Перед входом в палатку он задержался и подтолкнул ее к костру.

      – Сядь здесь, тебе туда нельзя.

      А сам исчез вслед за Федором под пологом. Маруся опустилась на примятую траву и продолжила осматриваться, выхватывая из темноты звуки и силуэты. Вдалеке зазвучала гитара, послышался мужской голос, а из темноты внезапно выступили два голых малыша. Смуглые детишки с торчащими во все стороны вихрами подошли к ней сбоку, и самый смелый решительно потрогал ее озябший локоть.

      – Ой! – вскрикнула она и воззрилась на детей. – Вы же замерзнете!

      Дети с неподдельным интересом рассматривали незнакомку, а она вглядывалась их чумазые мордашки при свете костра и улыбалась, боясь спугнуть. Их молчаливую дуэль прервал Дмитрий Алексеевич, вышедший из шатра вместе с Федором.

      – Нам повезло, сегодня в таборе праздник. Ты сможешь увидеть и услышать все сама.

      – Что услышать? – не поняла Маруся.

      – Как надо петь!

      – Я хорошо пою! – заупрямилась она. – Я всю жизнь пою. У меня музыкальное образование, между прочим.

      – Ты поешь голосом, Маша, а они сердцем. – Он впервые назвал ее по имени, и она почувствовала почти неуловимые изменения в его тоне. – Ты знаешь разницу?

      Она знала. Ее сердце вовсе не хотело петь, оно хотело плакать, оно задыхалось от боли, оно почти истекало кровью, пока Маруся произносила знакомые слова романсов и незнакомые слова ресторанных песен.

      – Это мое личное дело! – возмутилась она и вскочила на ноги.

      – Ты или будешь петь с полной выкладкой, или катись на все четыре стороны, – помрачнел непонятый в своем благом начинании хозяин. – Вон, в богадельне вакансия уборщицы открылась.

      Он едва сдержался, чтобы не заорать, что ее независимость и ее театральные страсти гроша ломаного не стоят, если она не хочет сдохнуть с голоду, но вовремя заметил недоумение в глазах Федора.

      – Значит, буду мыть полы или милостыню просить! – уперлась женщина.

      – На руки свои посмотри, уборщица! – охладил ее пыл Дмитрий Алексеевич. – А насчет милостыни… Никто тебе не подаст. Не в моем городе. Так что, послушай, как должно быть, от тебя не убудет. – Цыган отступил к шатру, предоставив гостям возможность договориться без свидетелей. – Ты можешь петь и хорошо поешь. – Мужчина обстоятельно расположился на неизвестно откуда взявшемся складном