Заколоченный дом. Виктор Курочкин

Фаддей и, не получив ответа, опять лег.

      С болью глядел Петр на стол, покрытый рваной клеенкой, на лампу, из которой сочился керосин, на засаленный рукав полушубка, свисавший с печки. У скамейки дремал большой черный кот. Петр погладил его. Кот, старательно выгнув спину, потерся об его валенки.

      – Если ты, товарищ, насчет пастуха, так я буду пастухом. Кому же еще быть, как не мне, – проговорил Фаддей, спуская с кровати ноги.

      Петр почувствовал, что дальше молчать невмочь, что его душит.

      – Папа, ведь это же я.

      Петр поддержал шагнувшего к нему отца и крепко обнял.

      – Сынок, Петька, приехал, – пробормотал Фаддей, гладя лицо и плечи сына. – Вот ведь плохо видеть стал, Петенька. Совсем не вижу в сумерки.

      Он заторопился вздуть лампу и долго шарил в печурке спички. Зажгли лампу. Сквозь мутное стекло чуть виднелся рваный язык пламени.

      – Давненько ты, наверное, стекло не чистил, – заметил Петр.

      – Какое там, – махнул рукой Фаддей, – обхожусь так. За керосином далеко ходить, да и не нужна она мне. А ты голодный, Петька? Я сейчас печку затоплю, поужинаем. И мясо найдем, и яички есть… Давно тебя поджидал, – говорил Фаддей, гремя заслонкой.

      – Не надо, папа, – остановил отца Петр, – есть чем поужинать. Печкой мы займемся завтра.

      Он достал из чемодана банку консервов, круг копченой колбасы и полбуханки хлеба, поставил на стол бутылку коньяку. Фаддей разыскал стопки и старательно вытер их подолом своей рубахи. Отец с сыном выпили. Фаддей, понюхав корку, спросил:

      – Это какое же?

      – Коньяк.

      – Ага, – понимающе кивнул Фаддей. – Дорогой, поди?

      – Да не дороже нас с тобой, – улыбнулся Петр и пристально посмотрел на отца. – Папа, на что ты деньги тратил, которые я тебе посылал?

      – Да зачем их тратить? Разве деньги тратят? Деньги в хозяйстве сгодятся.

      – Да в каком хозяйстве? – возмутился Петр. – Деньги я тебе присылал, чтобы ты на них жил, чтоб мог нанять человека белье постирать, пол вымыть. Ты смотри, что у тебя за рубаха!

      Фаддей обиделся.

      – Да на что тебе сдалась моя рубашка? Не рваная – и ладно, а изорвется – починю, нешто у меня рук нет. – И, помолчав, добавил: – А деньги твои, Петька, целы, все сберег.

      – Да как же ты жил? – изумился Петр.

      – А ты что ж думал, мы здесь с голоду пухнем? – усмехнулся Фаддей. – Я же пастух. А пастух нынче самый зажиточный человек в колхозе… А ты надолго ль ко мне? Ну-ну, налей мышьяку-то.

      Фаддей выпил, закусил колбаской и весело взглянул на сына.

      – Так много ль погостишь у меня?

      – Я совсем приехал, отец, – глухо ответил Петр.

      – Та-ак, – протянул Фаддей, – значит, не выдюжил, сорвался.

      – Нет, отец, выдюжил, не сорвался.

      – Аль несчастье какое? Может, она одолела? – и Фаддей пощелкал ногтем бутылку.

      Петр улыбнулся:

      – Да ты, я смотрю, недоволен…

      – Мне-то что… живи.

      Фаддей медленно наполнил стопку коньяком, опрокинул ее, долго мотал головой