Полосатая жизнь Эми Байлер. Келли Хармс

его заметила, и выхожу из-за стеллажа. На расстоянии протянутой руки лежат упаковки со льдом, марли и тюбики «Неоспорина». Все это будет очень к месту, когда я сокрушу его модными детскими игрушками и гигантскими бутылями витамина D.

      – Глазам своим не верю, – говорит он, а я в изумлении таращусь на него. Он глазам своим не верит, что я здесь, в городе, где мы прожили вместе почти два десятка лет? Где наши дети произнесли первые слова и сделали первые шаги, а сейчас ждут меня дома? Я заглядываю к себе в корзинку и пытаюсь вспомнить, зачем я вообще сюда пришла – за попкорном, тампонами и «Клерасилом»? – Я имею в виду, что думал, что мне придется прийти в дом, чтобы поговорить с тобой, и я не знал, как ты к этому отнесешься. Думал как-нибудь улучить момент наедине с тобой, до встречи с детьми, но так, как сейчас, даже лучше, да? Так я не нарушаю твое личное пространство?

      Я по-прежнему смотрю на него и хочу закричать, заплакать. Я хочу сейчас быть женщиной, способной вцепиться когтями в лицо другому человеку. Но я не такой человек и мы в аптеке. Поэтому я просто смотрю на него.

      – Эми? Эми, ты в порядке?

      – Уходи, – сглотнув, произношу я. – Я не знаю, зачем ты сюда пришел, но ты нам не нужен. Уходи. Сейчас.

      Я ставлю на пол вдруг потяжелевшую корзинку и машу рукой куда-то от себя, словно он птичка, которая слишком близко подлетела ко мне в парке.

      – Прости, – говорит он. – Прости, но я никуда не пойду.

      Вдруг меня осеняет: здесь же продают трости для ходьбы. Тростью можно нанести реальный удар, особенно если взять ту, что с треногой внизу для дополнительной опоры.

      – Эми? – снова обращается ко мне он. Я что, улыбаюсь? Или даже смеюсь? Видимо, пришел тот день, когда я окончательно схожу с ума. Мне хочется смеяться, только я совершенно не понимаю, почему. – Тебе нужно присесть?

      А потом он пытается проделать нечто совершенно неприемлемое, выходящее за все рамки. И я почти что решаю наплевать на свидетелей, на последующие сплетни и просто заорать во все горло, лишь бы остановить его. Он пытается взять меня за руку! Я резко отмахиваюсь.

      – О нет, – протестую я, и в этот момент ко мне возвращается присутствие духа, и наконец – как долго я ждала этой секунды – я снова обретаю контакт с реальностью и начинаю дышать. – Я без понятия, как ты здесь оказался, Джон, но последний раз я тебя видела три года назад, а с тех пор ты не жил со мной и детьми, не спал в моей постели, не сидел с нами за столом и не делил с нами жизнь. Три года, день за днем, – это больше тысячи дней. И ты не можешь просто так вернуться, и зайти в мою аптеку, и купить здесь лейкопластыри, которые я покупаю, и держать меня за руку, как будто я инвалид. После всех этих дней и ночей, ипотечных выплат, оплат счетов, походов к треклятому стоматологу… Ты не можешь. Не можешь.

      Лицо Джона приобретает виноватый вид. Робкая улыбка сменяется выражением боли, столь же глубокой и всеобъемлющей, как моя собственная. Я начинаю понимать, что он тоже побывал на дне того каньона и он считает, что спасатель