Стихотворения 1838–1850 гг.. Владимир Бенедиктов

страницы;

      Он ею пропитан, и вновь, и опять,

      И сердце в ней ходит с утроенным стуком,

      И снова живым, гармоническим звукам

      Дозволено эти уста целовать.

      Потом эти звуки, с участьем, с любовью,

      Прелестная шепчет, склонясь к изголовью…

      Уснула… уста не сомкнулись… на них

      Под тайной завесой, в роскошном затишьи,

      Перерванный сном на крутом полустишьи,

      Уснул в упоеньи восторженный стих;

      А труженник песен? – Он чужд усыпленья;

      Не в силах глубокой тоски превозмочь,

      Он демоном страсти терзаем всю ночь,

      Измученный, бледный, в слезах вдохновенья.

      Стих, вырванный с кровью из жизни певца!

      Ты весело рыщешь на поприще света.

      Блаженное чадо страдальца – поэта!

      Творенье! За что ты счастливей творца?

      Страшись! Пожираемой ревностью к деве,

      Поэт взнегодует и в творческом гневе

      Тебя разразит беспощадной рукой,

      Тебя он осудит на казнь и на муки,

      Он гром твой рассыплет на мелкие звуки,

      И звуки развеет в пустыне глухой.

      Нет, детище сердца! не бойся угрозы:

      Руки на тебя не поднимет певец;

      Пускай на тебя только сыплются розы —

      Он бодро износит терновый венец,

      Пред роком не склонит главы злополучной —

      Ты только будь счастлив, о стих громозвучной!

      Готов он погибнуть – ты только живи,

      Души его вестник, глашатай любви!

      Мороз

      Чу! С двора стучится в ставни:

      Узнаю богатыря.

      Здравствуй, друг, знакомец давний!

      Здравствуй, чадо декабря!

      Дым из труб ползёт лениво;

      Снег под полозом визжит;

      Солнце бледное спесиво

      Сквозь туман на мир глядит.

      Я люблю сей благодатный

      Острый холод зимних дней.

      Сани мчатся. Кучер статный,

      Окрылив младых коней,

      Бодр и красен: кровь играет,

      И окладисто – горда,

      Серебрится и сверкает

      В снежных искрах борода.

      Кони полны рьяной прыти!

      Дым в ноздрях, в ногах – метель!

      А она – то? – Посмотрите:

      Как мила теперь Адель!

      Сколько блеску хлад ей придал!

      Други! Это уж не тот

      Бледный, мраморный ваш идол:

      В этом лике жизнь цветёт;

      Членов трепетом и дрожью

      Обличён заветный жар,

      И из уст, дышавших ложью,

      Бьёт теперь – чистейший пар,

      Грудь в движении волнистом;

      Неги полное плечо,

      Кроясь в соболе пушистом,

      Шевелится горячо;

      Летней, яркою денницей

      Пышно искрятся глаза;

      И по шёлковой реснице

      Брызжет первая слеза.

      Кто ж сей мрамор на досуге

      Оживил? – Таков вопрос.

      Это он – не льститесь, други, —

      Это он – седой мороз!

      Жадно лилии он щиплет,

      И в лицо, взамен их, сыплет

      Пламя свежих,