Все дело в деньгах. Джеймс Хедли Чейз

думать, что хочешь, – равнодушно бросила она. – Мне все равно.

      – Что ты будешь петь? Лучше начать с «Тела и души». А что ты споешь на бис?

      – С чего ты взял, что меня вызовут на бис? – спросила она с вызовом.

      Я еле удержаться, чтобы не ударить ее.

      – Будем делать ставку на старые песни. Ты знаешь «Мне не любить его нельзя…»?

      – Знаю.

      Это было очень кстати. Ее громкое серебристое контральто всех покорит.

      – Отлично. – Я посмотрел на часы. Стрелка приближалась к без четверти семь. – Я скоро вернусь. Ты пока переоденься. Я зайду за тобой через час.

      Я подошел к двери и вынул ключ:

      – Придется запереть тебя, детка. Просто на всякий случай, чтобы не сбежала.

      – Я не сбегу.

      – Об этом я позабочусь.

      И я ушел, закрыв за собой дверь на ключ.

      Занеся Расти его вывеску, предупредил, что вечером не приду. Он смущенно взглянул на меня и почесал в затылке:

      – Слушай, Джефф, нам надо серьезно поговорить. Понимаешь, в этом баре никто не понимает твоей музыки, тебя никто не слушает. Я не могу тебе больше платить по тридцать баксов в неделю. Может, ты возьмешься за ум и поедешь домой? Такая жизнь тебя до добра не доведет. Короче, мне больше не по средствам держать тапера. Я собираюсь купить музыкальный автомат. Так что ты у меня работаешь последнюю неделю.

      Я улыбнулся:

      – Все в порядке, Расти. Я знаю – ты желаешь мне добра, но домой я не поеду. Когда ты увидишь меня в следующий раз, я буду разъезжать на «кадиллаке».

      Я нисколько не расстроился, что лишился своих тридцати баксов в неделю. Я знал, что уже через месяц-другой Рима принесет мне золотые горы. С ее голосом успех нам был обеспечен. В этом я был твердо уверен.

      Я позвонил Вилли Флойду и сказал, что вечером, около половины десятого, я приведу ему Риму на прослушивание. Он ответил, что не возражает, но энтузиазма в его голосе не было.

      Потом я вернулся к себе и открыл дверь в комнату Римы. Она спала на кровати. Времени еще было предостаточно, я не стал ее будить и пошел к себе. Я побрился, надел чистую рубашку и вытащил из гардероба свой смокинг. Почистил его губкой, немного подгладил. Он был еле жив, но нужно потерпеть, пока появятся деньги на покупку нового.

      Без четверти девять я разбудил ее:

      – Ну, подруга, – сказал я, – пора собираться. У тебя есть полчаса.

      Она была какой-то вялой и с трудом поднялась с постели. Может быть, на этот раз она не врет и действительно ничего не ела? Вряд ли она сможет петь целый вечер, если чувствует себя так же неважно, как выглядит.

      – Я попрошу Кэрри, чтобы сходила тебе за сандвичем, – сказал я. – Она принесет его, когда переоденешься.

      – Как хочешь.

      Ее безразличие начало меня беспокоить. Я вышел, когда она начала стаскивать с себя джинсы.

      Кэрри стояла на крыльце и дышала свежим воздухом. Я попросил ее купить мне куриный сандвич. Кэрри вернулась через десять минут с сандвичем, завернутым в бумажный пакет, и я отнес его наверх Риме.

      Она уже переоделась в платье и теперь сидела на кровати, глядя на себя в засиженное мухами зеркало. Я кинул