Зауряд-врач. Анатолий Дроздов

Карлович тревожится. Потому немец, сочинивший песни про казаков, был бы к месту. А тут еврей влез…

      – Способный народ евреи, нос по ветру держат, – замечает доктор. – Казаки сейчас в моде – хорошо показали себя на фронтах. Нам споете?

      – При удобном случае.

      – Вам его предоставят. Из штаба дивизии телефонировали. Немцев отбили, на фронте тихо. Раненых не ожидается.

      Он встал и подошел к открытому окну. Я присоединился. Некоторое время мы смотрели на пустой луг. Тот выглядел мирно. Трупы убрали вчера, оружие унесли. Только пятна от кострищ напоминали о ночевке казаков.

      – Хорошо, когда так тихо! – сказал Карлович. – Не люблю войну.

      Я – тоже. Но войне плевать на нашу нелюбовь…

      На дороге со стороны линии фронта, показался автомобиль. Он мчал на большой скорости. Это с чего так гонят? И главное – куда? От немцев удирают? Не угадал. Автомобиль свернул к лазарету и въехал во двор. Из него выскочил незнакомый генерал с профессорской бородкой и брюшком.

      – Санитары, сюда!

      – Идем! – сказал Карлович. – Похоже, раненого привезли…

* * *

      Раненым оказался знакомый мне генерал – тот, что обозвал меня орлом. Нечто подобное я предполагал – простого солдата в машине не повезут. Выглядел генерал скверно. Без сознания. Посеревшее лицо, хриплое дыхание, розовая пена в уголках губ. Повязка на груди вся в крови. Цвет – алый. Легкое пробито, это к гадалке не ходи, да еще артерия задета.

      – Как это случилось? – спросил Карлович, когда мы закончили осмотр.

      – Шрапнель, – буркнул генерал с брюшком и зло ударил себя кулаком по ладони. – Вышли на позиции посмотреть, а немцы углядели. Дали залп. Главное, никого более не задело, а вот Алексей Алексеевичу досталось. Спасете его, доктор?

      – Сделаем все возможное, – сказал Карлович, и по его тону я понял, что доктор не надеется на благополучный исход. – Раненого – в операционную! Приготовьте все! Дать ему наркоз!

      Санитары подхватили носилки и утащили раненого.

      – Будете оперировать? – Генерал уставился на надворного советника.

      – Не я, а он! – Карлович указал на меня. – У меня рука пулей пробита.

      – Этот юнец? – Генерал уставился на меня. – Лучшего нет?

      – Этот юнец и есть лучший! – рассердился Карлович. – Сложнейшие операции делает. И никто из пациентов не умер.

      – Может, в Молодечно отвезти? – не успокоился генерал.

      – Не довезете! – буркнул Карлович. – Извольте, ваше превосходительство, не мешать! Вы свое дело сделали.

      По его тону можно было понять, что именно генерал с профессорской бородкой виновен в ранении. Тот это уловил и сдавленно выругался. Мы пошли надевать халаты и мыть руки.

      – Я буду присутствовать, – объявил Карлович. – Может, буду полезен. Так нужно. Если генерал умрет, а это с большой долей вероятности случится, у вас будут неприятности. А мне терять нечего, я свое отслужил.

      Золото у меня, а не начальник! В том мире меня не стали бы так прикрывать. Есть русская интеллигенция, есть! Она лечит и образовывает, пишет книги и совершает