Зауряд-врач. Анатолий Дроздов

лицо бледное. Мундир снят, рядом суетится дантист. Сквозь марлю повязки видна кровь.

      – Халат и руки помыть!

      Быстро облачаюсь и мою руки. Отодвигаю дантиста в сторону и разматываю бинт. Что имеем? Огнестрельное ранение плеча. Кровь выплывает из раны толчками. Не брызжет и цвет темный. Артерия не задета. А кость?

      – Пошевелите пальцами!

      Карлович подчиняется. Нормально. И по проекции раны заметно, что кость не пострадала.

      Леокадия подает мне баночку с йодом. Мажу вокруг раны. Прикладываю марлевые салфетки и бинтую. Заправляю кончик под повязку и прикладываю к ней ладонь. Короткая вспышка. Карлович заметил и вопросительно смотрит на меня. Надо отвлечь.

      – Как вас угораздило?

      – К окну подошел, – морщится он. – Хотел посмотреть, что происходит. Вот и поймал пулю, старый дурак!

      – Вы не старый и совсем не дурак! Вон сколько раненых спасли!

      Улыбается бледными губами. Доброе слово и раненому приятно.

      – Теперь вы главный хирург, – говорит тихо.

      Осторожно поднимаю его с табурета. Леокадия подскакивает, кладет здоровую руку раненого себе на плечо. Вдвоем отводим Карловича в кабинет. Сестры застилают диван, взбивают подушку. Освобождаем доктора от одежды, кладем и укрываем одеялом.

      – Идите! – говорит он. – Один полежу. Нечего тут сидеть – рана легкая.

      Выходим.

      – Принесите ему чаю! – говорю сестра. – Сахара побольше. Ему надо кровь восстановить.

      Кивает и убегает. Идем коридором. Навстречу несется казак в плоской фуражке. Замечает нас и подскакивает.

      – Ваше благородие! Тимку ранили, кровью истекает. Спасите, век буду Бога молить!

      Замечаю в коридоре санитаров с носилками. Подбегаю к ним. На носилках – казак без сознания. Лицо бледное, глаза закрыты. Щупаю пульс – частый, но с хорошим наполнением. Левый бок в крови. Поднимаю мундир – повязка пропитана кровью. На нее пошло нижнее белье. Индивидуальные перевязочные пакеты здесь есть, но пока не распространены.

      – Раненого – в операционную!..

      Спустя час выхожу в коридор. Навстречу бросается тот же казак. Глаза шальные.

      – Будет жить! – киваю. – Я ему селезенку удалил.

      – А як жа?..

      – Без селезенки люди живут. Не волнуйся, казак! Сядет в седло Тимка, причем скоро. Не удалить не мог – селезенку пополам развалило. Как это произошло?

      – Герман палашом ткнул. Я его срубил, а потом гляжу – Тимка за бок держится и с седла ползет. Успел подхватить… Перевязали как могли – скорее сюда. Думал, не довезем. Брательник он мне. Так жить будет?

      – Гарантирую. У меня еще никто не умирал.

      – Благодарствую, ваше благородие! Примите, не побрезгуйте!

      Сует мне что-то в руку. Часы, наручные. Большой, серебряный корпус, красивый кожаный ремешок. На циферблате надпись – «Longines». Швейцарские. Ремешок затерт – носили. Наверняка трофей. Придираться не будем. Часов у меня нет – почему-то не оказалось в вещах Довнар-Подляского, которые привезли из роты. Возможно, не было, а может, и приватизировали. Застегиваю ремешок на запястье.