Океан. Леонид Андреев

головы, испуганно смотрят женщины.

      – Вы видите? – говорит одна. – Это еще хуже, чем огонь на кладбище. Кому нужен свет среди гробов?

      Мариетт. Становится холодно к ночи, и матрос бросил сучьев в камин, вот и все. По крайней мере, я так думаю.

      – А я так думаю, что аббат давно должен был пойти туда с кропилом.

      – Или с жандармами! Если это не сам дьявол, то наверно один из помощников его.

      – Нельзя спокойно жить с таким соседством.

      – Страшно за детей.

      – А за душу?

      Две пожилые женщины поднимаются молча и уходят. Встает и третья, старуха:

      – Нужно спросить у аббата: не грех ли еще и смотреть на такой огонь?

      Уходит. Все больше дыму в небе, и все меньше огня, и уже близок к своему темному концу неведомый город; сильнее и крепче пахнет море.

      С земли идет ночь.

      Повернув головы, женщины смотрят вслед ушедшей; и снова поворачиваются к огню.

      Мариетт, заступаясь за кого-то, говорит тихо:

      – В огне не может быть плохого. Огонь в свечах, что перед Господом.

      – Огонь и в аду перед Сатаной, – сердито шамкает вторая старуха и уходит.

      Теперь осталось четверо и все молодые, все девушки.

      – Я боюсь, – говорит одна, прижимаясь к подруге.

      Кончается на небе бесшумный и холодный пожар, разрушен город, разрушена неведомая страна. Уже нет ни стен, ни падающих башен, – груда синевато-бледных исполинских тел безмолвно падает в бездну океана и ночи. Трепетными очами взглянула на землю молоденькая звёздочка; возле замка захотелось ей появиться из облаков и от невинного соседства темнее стал тяжелый замок, краснее и сумрачнее огонь в его окне.

      – Прощай, Мариетт, – прощается девушка, та, что сидела одна и уходит.

      – Пойдем и мы, становится холодно, – говорят те две и встают. – Прощай, Мариетт.

      – Прощайте.

      – Отчего ты одна, Мариетт? Отчего днем и ночью и в будни, и в веселый праздник ты одна, Мариетт? Ты любишь думать о своем женихе?

      – Да, люблю. Люблю думать о Филиппе.

      Девушка смеется.

      – А видеть его не хочешь? Когда он уходит в море, ты часами смотришь на море; возвращается он – и тебя нет. Куда ты прячешься?

      – Я люблю думать о Филиппе.

      – Как слепой бродит он среди домов и все зовет: Мариетт! Мариетт! Вы не видали Мариетт?

      Уходят, смеясь и повторяя:

      – Прощай, Мариетт… Вы не видали Мариетт?.. Мариетт…

      Девушка одна. Смотрит на огонь в замке. Прислушивается к тихим и нерешительным шагам.

      Из-за церкви справа выходит старый Дан, невысокий, сухой, кашляющий старик с бритым лицом. От нерешительности ли или оттого, что слаб глазами, идет он неуверенно, к земле прикасается осторожно и с некоторым страхом.

      – Ого! Ого!

      – Это ты, Дан?

      – Я.

      – Море тихо, Дан. Ты будешь сегодня играть?

      – Ого! Семь раз я ударю в колокол. Семь раз я ударю и отошлю Богу семь Его святых часов.

      Берет