Океан. Леонид Андреев

даются бесшумно и клонятся медленно, падают долго. Но ни крика, ни стона, ни грохота падения не доносится на землю – чудовищная игра теней совершается бесшумно; и безгласно приемлет ее, отражая слабо, к чему-то готовый, чего-то ждущий великий простор океана.

      Тишина и в рыбацком поселке. Рыбаки ушли на ловлю, дети спят и только беспокойные женщины, собравшись у домов, разговаривают тихо, медлят отойти ко сну, за которым всегда стоит неизвестность. Свет моря и неба позади домов, и дома и темные крыши их черны и остры, и нет перспективы: и дальние и близкие стоят рядом, как бы входят один в другой, обнимаются крышами и стонами, жмутся друг к другу, охваченные тем же беспокойством вечной неизвестности. Тут же и маленькая церковь, боковая стена ее, сложенная грубо из гранитных необтесанных камней, с глубоким затаившимся окном.

      Осторожный звук женских голосов, смягченных беспокойством и наступающей ночью.

      – Сегодня можно спать спокойно. Море тихо, и прибой бьет как часы на колокольне у старого Дана.

      – Они придут с утренним приливом. Муж сказал, что они придут с утренним приливом.

      – А может быть с вечерним: лучше думать так, чтобы не ждать напрасно.

      – Но печь надо топить.

      – Когда мужчин нет в доме, то не хочется зажигать и огня. Я никогда не зажигаю огня, даже когда не сплю, мне кажется, что огонь приносит бурю. Лучше притаиться и молчать.

      – И слушать ветер? Нет, это страшно.

      – А я люблю огонь. Я и спать хотела бы при огне, но муж не позволяет.

      – Почему не идет старый Дан? Уже пора вызванивать часы.

      – Сегодня Дан будет играть в церкви: он не терпит тишины, как сегодня. Когда море ревет, Дан прячется и молчит – он боится моря. Но стоит волнам умолкнуть, Дан тихонько выползает и садится за свой орган.

      Женщины тихо смеются.

      – Он упрекает море.

      – Жалуется на него Богу. Он очень хорошо жалуется: хочется плакать, когда он рассказывает Богу о погибших в море. Мариетт, ты видела сегодня Дана? Отчего ты молчишь, Мариетт?

      Мариетт, приемная дочь аббата, в доме которого живет и старый Дан, органист. Задумавшись глубоко, Мариетт не слышит вопроса.

      – Мариетт, ты слышишь? Анна спрашивает тебя, видела ты сегодня Дана?

      – Да, кажется. Не помню. Он в своей комнате. Он не любит уходит из комнаты, когда отец уезжает на рыбную ловлю.

      – Дан любит городских священников. Он никак не может привыкнуть к тому, что священник ловит рыбу, как простой рыбак и уходит в море с нашими мужьями.

      – Он просто боится моря.

      – Как хотите, но, по моему мнению, у нас – самый лучший в мире священник.

      – Это правда. Я его боюсь, но люблю, как отца.

      – Прости меня Бог, но я гордилась бы и радовалась постоянно, если бы была его приемной дочерью. Слышишь, Мариетт?

      Женщины тихо и ласково смеются.

      – Ты слышишь, Мариетт?

      Мариетт отвечает:

      – Слышу. Но разве вам не надоело смеяться все над одним и тем же? Да, я его родная дочь – неужели это так смешно, что вы будете смеяться всю жизнь!

      Женщины смущенно оправдываются.

      – Но он сам смеется над этим.

      – Аббат любит пошутить. Он так смешно говорит: моя приемная дочь, а потом бьет кулаком и кричит: родная, а не приемная. Пусть хоть лопнет папа от злости; а она моя родная дочь.

      Мариетт. Я никогда не знала моей матери, но ей было бы неприятен этот смех. Я чувствую это.

      Женщины замолкают. Равномерно и глухо с правильностью большого маятника, ударяющего о берега, бухает прибой. Все еще падает на небе неведомый город, объятый огнем и дымом, и все не может упасть; и ожидает море. Мариетт поднимает опущенную голову.

      – Ты что хочешь сказать, Мариетт?

      – А тот не проходил? – спрашивает Мариетт тихо.

      Женщина пугливо говорит.

      – Тише! Зачем вы говорите о нем, я его боюсь.

      – Нет, не проходил.

      – Прошел. Я видела из окна, как он проходил.

      – Ты ошиблась, это был кто-нибудь другой.

      – Кому здесь быть другому? И разве можно ошибиться, если хоть раз увидишь, как он шагает. Других таких шагов нет ни у кого.

      – Так ходят морские офицеры, англичане.

      – Нет, разве я не видала в городе морских офицеров? Они ступают твердо, но открыто, им может поверить и девушка.

      – Ой, смотри!

      Боязливый и осторожный смех.

      – Нет, не смейтесь. Он идет и не смотрит под ноги, он ставит ногу так, будто сама земля должна бережно принять ее и поставить. А если камень? – у нас много камней.

      – При ветре он не сгибается и не прячет головы.

      – Ну, да. Ну, да. Он не прячет головы.

      – Правда ли, что он красив? Кто видел его близко?

      Мариетт.