Русская литература и медицина: Тело, предписания, социальная практика. Сборник статей

// Herder J.G. Werke in zehn Bänden. Frankfurt, 1989. Bd. 6.

      Herder 1993 / Herder J.G. Schriften zum Alten Testament / Hrsg. von R. Smend // Herder J.G. Werke in zehn Bänden. Frankfurt, 1993. Bd. 5.

      Kohl 1986 / Kohl K. -H. Entzauberter Blick: Das Bild vom Guten Wilden und die Erfahrung der Zivilisation. Frankfurt, 1986.

      Lachmann 2002 / Lachmann R. Erzählte Phantastik: Zur Phantasiegeschichte und Semantik phantastischer Texte. Frankfurt, 2002.

      Lafitau 1987 / Lafitau J.F. Die Sitten der amerikanischen Wilden im Vergleich zu den Sitten der Frühzeit / Hrsg. u. kom. von H. Reim. Weinheim, 1987.

      Porter 2000 / Porter R. Die Kunst des Heilens: Eine medizinische Geschichte der

      Menschheit von der Antike bis heute. Heidelberg; Berlin, 2000.

      Steller 1998 / Steller G.W. Beschreibung von dem Lande Kamtschatka, Klassiker der deutschsprachigen Ethnographie. Bonn, 1998. Bd. 2.

      Witsen 1975 / Witsen N. Witsens Berichte über die uralischen Völker, übers, v. Tibor Mikola. Szeged, 1975.

      Перевод с немецкого Татьяны Ластовка

      Константин Богданов

      Преждевременные похороны: филантропы, беллетристы, визионеры

      МЕРТВЫЙ БЕЗ ГРОБА НЕ ЖИВЕТ

A.C. Пушкин, «Гробовщик», 1830

      Страх погребения заживо принято считать одной из базовых фобий человеческой психики. В медико-психиатрической литературе для его обозначения используется термин «тафофобия» (от греч. тасрод – гроб и cpößog – страх), включаемый в ряд других названий, указывающих на схожие психические расстройства – боязнь закрытого пространства (клаустрофобия), темноты (никтофобия), душных помещений (клитрофобия) и т. д. [Блейхер 1983: 77] *. Именно поэтому с психологической точки зрения существование историй о мнимой смерти и погребении заживо не кажется удивительным. В них выражаются страхи, проистекающие из глубинных основ человеческой психофизики и в принципе не зависящие непосредственно от социокультурного контекста их трансмиссии². Вопросы начинаются тогда, когда мы отвлекаемся от собственно психиатрической (или психоаналитической) теории. Почему страх перед мнимой смертью и погребением заживо обнаруживает в истории культуры неравномерную – по крайней мере, в количественном отношении – дискурсивную тематизацию? Почему европейская культура, будучи на протяжении столетий сравнительно равнодушной к страху перед погребением заживо, с особенной силой испытывает этот страх начиная примерно с середины XVIII века? Именно с этого времени, как показывают исследования последнего времени, рассказы о летаргии и заживо погребенных становятся чем-то вроде коллективной обсессии, будоражившей общественное сознание на протяжении последующего столетия и лишь к концу XIX века постепенно потерявшей свой массовый характер [Patak19Ö7], [Stoessel 1983], [Vogl 1986], [Helwig 1990], [Koch 1990], [Milanesi 1991], [Stein 1992], [Bondeson 2001]³.

      Объяснение коллективным страхам вокруг тем мнимой смерти ищется, как правило, в истории медицины и, конкретнее, в усложнении медицинских критериев в определении смерти: должно ли считать такими критериями прекращение дыхания, остановку сердца и пульса, окоченение конечностей или первые признаки разложения. Проблемы, с которыми сталкивались врачи XVIII и XIX веков при установлении смерти, а также технические приемы, которые должны были служить средством спасения мнимоумерших, наиболее подробно на сегодняшний день описаны в новейшем исследовании Я. Бондесона [Bondeson 2001]. Бондесон специально останавливается на именах двух ученых, чьи исследования во многом предопределили медицинские и общественные споры о возможностях безошибочного определения момента смерти. Это – анатом и хирург Якоб (позднее сменивший имя на Жак-Беньин) Уинслоу (Winslow, 1669–1760), датчанин, работавший в Париже, и французский врач-терапевт Ж.-Ж. Брюйер (Bruhiere, 1685–1756). Работы Уинслоу («Morte incertae signae», 1740) и особенно Брюйера («Dissertation sur l’incertitude des signes de la mort», 1742) положили начало полемике, теоретически актуальной, хотя и в ином контексте, вплоть до сегодняшнего дня. Суть ее сводится к основному вопросу: насколько очевиден, а