Маленький мудрец. Борис Штейн

что не помню. Помню только жар в голове, а больше ничего и не помню. А если какие-то обрывки и воспроизводит сознание – не расскажу все равно. Об этом нельзя рассказывать, иначе потеряю себя. А терять себя я не хочу.

      Этой ночью я почти не спал. Чувства мои и мысли были обострены, и я за один присест составил два сканворда. Непостижимо! Утром я предъявил Валерию свою работу. Маленький мудрец хмыкнул и произнес глубокомысленно:

      – Любовь творит чудеса!

      А утром она гуляла с Жаком!

      Они даже опоздали к завтраку. Вошли вместе в ворота, когда все уже уплетали за обе щеки разносолы тети Маале. У меня редко пропадает аппетит, а тут пропал. Я отодвинул от себя тарелку с овсяной кашей и хотел было встать из-за стола.

      – Не нервничай, – тихо сказал Валерий. – Не теряй лица. Да и мало ли кто с кем гуляет, пока другие дрыхнут после бессонной ночи! Это ровным счетом ничего не значит. К тому же людям хочется поговорить на своем языке. А при посторонних это неприлично, ты сам сказал, если помнишь. И это действительно так. Я же в твоем присутствии разговариваю с тетей Маале только по-русски.

      – А когда меня нет?

      – По-эстонски, разумеется.

      Почему-то это меня успокоило.

      Танцы-шманцы-обжиманцы

      Жара спала. Небо покрылось облаками. По крыше коттеджа простучал короткий дождик. В открытое окно несло свежестью.

      – Воздух такой – хоть ложкой ешь, – заметил Валерий.

      Мы с ним работали, что называется, в четыре руки.

      – Подойник! – объявлял я.

      – Буренкин инвентарь, – откликался Валерий.

      – Плоско, – безжалостно реагировал я.

      – Все буквы заняты? – интересовался Валерий.

      – Не все, – отвечал я. – Третья и восьмая свободны.

      – Тогда питии: «покойник» – виновник похорон.

      Слово меня, признаться, покоробило, о чем я и сказал Валерию.

      – И то правда, куда-то меня понесло не туда, – согласился он. – Пусть уж лучше будет «подойник».

      Однако когда дошло дело до «проректора», он предложил поменять его на «прозектора» – «трупного доктора». Я опять возмутился, и мы сошлись было на «протекторе», который «цепляется за дорогу, пока не износится», но его вытеснил «прожектор» – «луч света в темном царстве». Это была настоящая изюминка, что я ему и объявил. Потом мы заменили «убой» на «удой», «саван» на «Севан» – озеро в Армении (в Армении! У меня екнуло сердце), «палач» на «калач» и «труп» на «труд». Одним словом, оживили мертвое поле.

      – Хватит, – сказал Валерий, – хватит на сегодня.

      Я увидел, что он нервничает. Он как-то вдруг замкнулся, перестал на меня реагировать, потом запрыгнул на кровать и повернулся к стенке, напоминая обиженного ребенка. Я тоже завалился на свое ложе, закрыл глаза и стал думать о Еве. Как-то странно все выходило. Казалось бы, после вчерашнего свидания мы должны быть неразлучны, но Ева совершенно не стремилась к этому. Ни взглядом, ни словом она не выдавала, что между нами что-то произошло. А ведь произошло,