Река с быстрым течением (сборник). Владимир Маканин

поспорили. После чего выяснилось – да, она моложе, на два года.

      А потом он спросил: тяжело ли с пацанами? Так ли тяжело, как принято говорить?

      «Они у меня учебу любят», – сказала Геля каким-то вдруг вынырнувшим на поверхность простоватым говорком.

      «Что?» – он недопонял.

      «Учебу любят. В библиотеку оба записаны. Может, и в институт поступать решатся».

      Ткачев вспоминает ее лицо – теперь, когда он видел ее дважды, лицо, пожалуй, чуточку с простотой или даже простовато. Но до чего хорошо! Он чувствует, как от пяток и до комка в горле его наполняет что-то, чему нет и не может быть названия, даже если это название придумают.

      На работе в узаконенную для трепа обеденную отдушину Ткачев направляет шаги к Корочкину и видит, что в эту самую минуту Корочкин направляет шаги к нему.

      – Ну? – спрашивает Корочкин.

      И где-то по позвоночнику проползает у Ткачева испуг: вдруг этот прохиндей и про незнаемое знает – это смешно, конечно, и глупо, и все такое, а вдруг?

      – Меняюсь… Вовсю меняюсь, – небрежно бросает Ткачев.

      – И есть неплохие варианты?

      – Есть.

      – Ну-ка.

      Корочкин живо интересуется, а Ткачев живо рассказывает ему о старичке, который хотел дармовой доплаты, – он обрисовывает старичка и как бы отвлекает и в сторону уводит Корочкина, с его длинным и чутким носом.

      – Старичок?.. Это который с махрой?

      – Да. Козью ножку вертит.

      – И с красным кисетом?

      – Да.

      – Знаю! – чуть не кричит Корочкин. – Прекрасно его помню!

      Оказывается, старичок и с Корочкиным пробовал меняться – большой и постоянный любитель этого дела. Из тех, кто меняется со всеми и не обменивается ни с кем. У старичка это от скуки. Это хобби. Причуда. Наполовину со старческим сползанием в голубое детство.

      – А другой старикан – был он у тебя?

      – Какой? – спрашивает Ткачев.

      – С костыликом?.. Неужели не был?.. Значит, конец фильма. Помер.

      – Помер?

      – Наверняка. Иначе бы он тоже пришел. В нашем районе он приходил одним из первых – неугомонный был старикан. Разумеется, помер. Он, наверное, и там меняется.

      Корочкин, конечно же, Гели знать не может. Он уже два года как окончательно обменялся, а она только год как овдовела, и все же Ткачев опять чувствует зябкий холодок вдоль спины. Кто его знает. Мир тесен, везде следы, везде накопытили.

      И потому о Геле (не рассказать же нельзя) Ткачев рассказывает очень коротко и очень сухо.

      – А что за женщина, что ей надо – разницу в паях?

      – Да, – отвечает Ткачев, – переедет к нам и получит разницу деньгами.

      – Свою квартиру оплачивать уже не может?

      – Вероятно.

      – Значит, из обедневших.

      Но Ткачев не попадается на крючок, не начинает взахлеб рассказывать.

      – А что за женщина – симпатичная? – И чуткие ноздри Корочкина ходят, как листок на ветру, туда-сюда. Живут и дышат этой секундой.

      – Что?

      – Симпатичная, а?

      Ну уж нет, сюда его Ткачев не пускает. Он для