Пойте им тихо (сборник). Владимир Маканин

операция, а еще через день он лег на операционный стол. А потом – в другую палату, где он тоже обосновался всерьез. На постоянной койке.

* * *

      Петя-солдат был иногородний, и к нему не приходил никто. Здесь, в Москве, никого у него не было.

      К Орлову приходили чаще всего отец и брат. Они все время шутили на одну и ту же тему. «Это он сейчас такой кислый», – говорил отец. «Ну ясно. А как только мы уходим, он принимается за сестреночек», – говорил брат. Они считали, что они его здорово подбадривают.

      – Слушай, что я придумал, – говорил брат. – Ты теперь кричи им так: «Орлову – утку и сестру на минутку». Пусть знают наших!

      Отец сидел возле головы Орлова, а брат – у ног. С двух сторон на него накатывался отменный сексуальный юмор. Они все время говорили о медсестрах.

      Когда они уходили, Орлов рассуждал:

      – Они думают, что я прежний. Я, наверно, такой и был. Они привыкли, что на меня бабы вешаются.

      – Не понимают они нас, – вздыхал Щербина.

      – А ты не жди этого. Ведь как стараются.

      – А мои вот и не стараются.

      – Ты заметил, как отец краснел? Краснел, старый хрыч. А все шутил.

      – У тебя хорошие родичи. – Щербина опять вздохнул.

      В наступившей тишине вдруг подал голос Петя-солдат:

      – Я вспомнил, как я разбился.

      Он уже в пятый раз «вдруг вспомнил», как он разбился. Он разбился на мотоцикле. Девушка, которая сидела у него за спиной, осталась целехонька – редкий случай. Она пролетела около десяти метров.

* * *

      К Щербине чаще всего приходила жена. И мать приходила.

      – Опять ты раскис. – Жена целовала его. Она заваливала стол Щербины фруктами и конфетами. А он рассказывал ей о своих болях. И о том страхе, который появляется ближе к ночи.

      – Ты разве не знаешь, что со страхом нужно бороться? – говорила жена.

      Она пробовала его отвлечь – она рассказывала, что вот на работе у них задержали премию, а надо бы купить на осень пальто. На самом деле премию не задержали. Просто жена хотела поволновать его житейской заботой. А Щербина слушал, и слушал, и слушал, а потом говорил:

      – Знаешь, этой ночью стала стрелять левая нога.

      Он перебивал ее не умышленно. Так получалось. Так было теперь устроено его сознание. И жена тут же отмечала этот его нюанс.

      – Плохо, – вздыхала она. – Я ведь рассказываю, я тяну тебя к жизни. К живым людям. А ты не слушаешь. Не можешь оторваться от своих болячек.

      Он молчал.

      – Ну вот. Теперь ты раскис.

      – Нет.

      Щербина отворачивался и кое-как стряхивал наползшие слезы. Когда он видел жену, они наползали сами собой.

      – Раскис. Я же вижу.

      – Нет.

      Они немного ссорились. Жена говорила:

      – Я люблю тебя бодрого и веселого. Я люблю тебя мужественного. Такого, каким ты был…

      Она вспоминала, каким он был, пока не сломался. Она ему здорово все объясняла. А бедняга просто боялся. Бывший монтажник-высотник боялся предстоящей операции. И очень боялся наступающей ночи. И не умел этого скрыть.

      И