Осколки под стеклом. Евгения Мелемина

на столе стеклянные бусы и обмахивал метелочкой фарфоровых кошек и пастушек. Старую скрипучую раскладушку сгибал в три четвертины и ставил к стенке. Раскладушка кряхтела, но поддавалась. С нее сыпались пружины.

      Негритенок спал на диване, залакированный черным густым лаком. Крис проходился метелочкой и по его худой спинке. Менял свечи, собирая огарки в замшевый мешочек. Ставил новые, соблюдая порядок цветов: черную через белую. Венчальные свечи и бумажные венки сгребал в угол.

      Чище не становилось. Отовсюду сыпались новогодние измятые звезды, старые альбомы, открытки, рваные перчатки, пропахшие духами, фетровые шляпы с голубиными перьями…

      Крис откладывал тряпочку и метелку. Ничего не поделаешь… Садился у окна, заварив себе в лазурной огромной кружке желтый китайский чай. На подоконнике жил своей жизнью игрушечный деревянный домик, окруженный хрупким заборчиком. За заборчиком зеленели крошечные капустные кочаны, качался подсолнечник.

      Хозяин домика, солдатик в красно-синей форме царских полков, иногда выходил на крылечко выкурить трубочку и поболтать о том о сем.

      – Штык, – уважительно говорил он. – В грудак тыкать не резон. Тыкнешь – и застрял в ребрищах. Их у человека цельный частокол. Куда ни тыкни – ребрище! А вытянуть как? Как назад штык-то? Сапогом в пузо и тянешь… Человек костьми смерть свою хватает и ужо не отпускает…

      – А куда тыкать? – спрашивал Крис, прихлебывая чай и наблюдая за кипучей жизнью школьного двора. Его окна выходили как раз на школьный стадион, и яркие курточки, шапочки и варежки не переводились.

      – В пузо тоже не резон, – глубокомысленно говорил солдатик. – Умеючи надо. А то с разбегу – и в хребет. Тянешь назад, тянешь… Зазубренный штык – вот это дело. В кишки и с ними наружу обратно, и никаких тебе… фестивалей.

      Солдатик выговаривал новое слово, качал головой, словно удивляясь собственной грамотности, и заводил новую речь.

      – Вот ты кто? Немчура?

      – Норвежец. – Крис протягивал солдатику сигарету. Солдатик тут же молодцевато взрезал белую тонкую бумагу ножичком и пересыпал табак в свой кисет.

      – Один хрен – вражина, – солдатик задумчиво сплевывал. – Ты это… малинки мне достань. В чаек.

      – Достану, – обещал Крис и сползал с подоконника.

      По утрам приходила почта. Старушка, разносившая посылки, сурово поджимала губы в бесцветную нитку. Крис расписывался на бланке своим ровным уверенным почерком. Старушка вздыхала.

      – Нечистое мое горюшко… Все один, да один… Иди погуляй-то! Погода какая!

      – Погуляю, – обещал Крис и утаскивал посылку в комнату.

      На шорох разрываемой обертки просыпался негритенок, подбирался ближе, блестя белками, корчил рожи.

      Крис аккуратно вытаскивал мелкие частые гвоздики, откладывал крышку в сторону…

      Оплата была разной. За вызов по делу Димы-Димки расплатились стеклянным графином.

      Крис повертел в руках тяжеленную пробку, осмотрел графин. Пыльный, пожелтевший, увесистый. Он отлично уместился на одной из этажерок. Крис подышал на стекло, протер тряпочкой, и оно заиграло