Осколки под стеклом. Евгения Мелемина

в худенькое мальчишеское тело, тронул пальцем лоб, отмечая на себе белый треугольный шрам, провел ладонью по лицу, меняя цвет глаз на светлый, серый.

      – Скажи ему, что он не виноват, – попросила трубка. – Скажи, что я был глупым… Он был прав – меня потом лечили, столько врачей с мамой прошли, со мной не дружили, потому что больной и постоянно ревел. Скажи – он ни при чем! Не… говори ничего от себя!

      – Не судите… – сказал Крис, поднимаясь. Добавил: – Я знаю. Я твоя служба доверия, Криспер Хайне.

      – Верю, – всхлипнула трубка и угасла.

      Крис кинул трубку на металлические рычаги. Протиснулся между тяжелым шифоньером и покосившимся малиновым абажуром. Зеркало мигнуло и посерело, свечи рассыпались в прах, посыпая паутину черным мелким пеплом.

      На улице его поджидало такси с невыспавшимся и злым водителем.

      – Все никак не привыкну, – буркнул он. – Усталость, черт бы ее побрал! Все мотаюсь…

      – Ничего не поделаешь, – сказал Крис, устраиваясь на заднем сиденье. – Тебе платят? Вот и вози.

      – Платят! – буркнул водитель, выворачивая машину из гулкого городского колодца.

      Ехали долго. Крис успел задремать, подложив руку под округлый подбородок.

      – На месте, – сказал водитель и впустил в машину ледяной ночной воздух.

      Крис вышел из машины и хлопнул дверцей. В небе легонько вьюжило.

      Подъезд, этаж, квартира… Об этом Крис даже не задумывался. Шел себе и шел, ровным мягким шагом, шел по дорожкам, лестницам, сквозь двери.

      Миновал последнюю. На стенах смутно виднелись оборванные плакаты с разрисованными матовыми лицами. На полках громоздились журналы вперемежку с книгами – Купер, Лондон, Стругацкие… В углу тихо потрескивал остывающий монитор, а на столе – диски, таблетки, пепельница, скрепки, разбитые рамки, клочки, смятая футболка, кусок провода…

      Крис снял куртку, аккуратно положил ее на покосившееся старое кресло. Под креслом тускло поблескивали гантели.

      – Брат, – позвал он.

      Парень, лежащий на узком диванчике, отнял руку от лица и открыл темные ночные глаза.

      – Тише, – шепотом сказал Крис, мягко ловя его кисть. – Не надо крестов.

      – Ты умер, – спокойно сказал Брат, высвобождая руку. – Я тебя видел. Ранка на щеке… Синяя.

      – Глупость, – сказал Крис и присел рядом. – Я и не так бился. Забыл? И ничего – живой же остался.

      Парень тоже сел. Закрыл глаза.

      – Ты не умеешь врать… даже сейчас не научился. Помнишь, про котенка врал? Матери сказал, что нашел его возле мертвой кошки, думал, что она сжалится, а она тебе сказала, что он тогда точно чумкой больной и выкинула.

      – Но мы его потом вырастили, – напомнил Крис. – На чердаке держали и носили туда молоко тайком.

      – А он пищал, и соседи все равно нашли.

      – Пошли на рынок и продали его там за сотню какому-то старичку.

      – А ты только ему согласился продать, сказал – глаза добрые… Дима-Димка, прости меня…

      – Я и не обижался, – сказал Крис.

      – Я к тебе