Уроки зависти. Анна Берсенева

Шея ее при этом выгнулась, и Петр Васильевич сразу стал целовать ее в шею, а потому ее закушенных губ не заметил.

      Да хоть бы и заметил – что уж он мог бы с собою поделать? Весь он уже бился у Норы между ног, и если она и сама не понимала, больно ей или сладко, то ему наверняка было сладко, и только, без всяких сомнений. Он хрипел, и стонал, и упирался в ее плечи ладонями, и сжимал их до новой сильной боли, все новой и новой, которой она отдавалась то ли с привычной безропотностью, то ли с непривычной для себя страстью.

      Да, сладко ему было – Нора не ошиблась.

      – Сладкая ты моя! – вырвалось у него.

      Она не поняла, что он вложил в этот возглас, какое чувство, но решила, что все-таки нежность. Ведь он не был с нею груб – был, пожалуй, даже ласков, так, как может быть ласков мужчина. Как-то… для себя ласков, но заодно и для нее все же. Нора, конечно, не знала, какая бывает мужская ласка, но когда эта ласка обратилась на нее, то сразу же ее угадала.

      Только боль-то все равно разрывала ее изнутри, и скрыть эту боль было так же трудно, как кровь, льющуюся на простыню. Она чувствовала, что кровь не сочится даже, а именно что льется, хлюпает у нее между ног.

      «Ему противно, может?» – подумала Нора.

      Но уж этого она наверняка знать не могла – все ее догадки на его счет были только догадками, а реальностью было мужское тело, которое вбивалось в нее короткими, сильными ударами.

      Последний его удар, самый сильный, она еле выдержала, и опять непонятно, что ее при этом охватило, только боль или что-то еще.

      Петр Васильевич упал головою на ее плечо и замер. Он лежал так минуту, две… Нора не решалась пошевелиться, хотя задыхалась под ним: его тело и так было тяжелым, а теперь, когда все кончилось, стало таким, что ей показалось, будто ее завалило землею в шахте.

      Наконец он поднял голову. Глаза у него были виноватые, как у ребенка. Нежность к нему сразу же залила ее сердце.

      – Ах ты, люблюха моя, – проговорил он. – Надо же, как на тебя потянуло!

      Что он назвал ее так необычно и что добавил «моя», было Норе приятно. Ведь, значит, не случайно для него то, что между ними сейчас произошло? Для нее это было неслучайным и ошеломляющим.

      – Всю постель замарали, – сказал он. – Эх, девка! Нехорошо вышло.

      – Я застираю! – торопливо заверила она.

      – Да я не о том. Нехорошо, что мужа не дождалась.

      – У меня мужа нету, – растерянно проговорила Нора.

      – Вот именно. Ну, что уж теперь. Может, оно для тебя и лучше. Хоть полюбишься всласть.

      Он говорил просто, как все в деревне говорили, и такой странной казалась Норе эта простота, когда она вспоминала, как он пел арию из «Пиковой дамы»… Но она чувствовала, что то его пение и эта грубоватая речь – одно, общее, что из того и другого он состоит в равной мере, и этого не разделить, и не отделить от этого его мужскую силу, из-за которой до сих пор вспыхивает в ней боль, не отделить и страсть его, и волю.

      Он перекатился на бок, тяжело и вольно, лег рядом с Норой и сразу же обнял ее.

      – Ты не думай, что