Двадцатый молескин. Maya di Sage

тонкие руки в стороны, открывая грудь под удары и взгляды, и вдруг врезалась спиной в прохожего мимо мужчину. Тот вспыхнул и бросил на разгоряченную Майю неоднозначный взгляд – Васил заметил и понимающе усмехнулся. Разошлись неловко-привычно у железной калитки. До новой тренировки.

      Змеи с латунными глазами смотрели из шкатулки, разрушаясь под нажимом пальцев, поддаваясь их теплу, принимая новую форму. Сонная, в тумане эротических видений, Майя перебирала маленькие сокровища, которые прячут под розовое стеклышко и зарывают в землю – залитый потом и кровью секрет. Стоит проснуться по-настоящему – взорвешь аналитикой тайное счастье быть влюбленной в четырнадцать лет, целовать оконное стекло, говоря ему «спокойной ночи!» и видеть, как звезды и фонари скрываются за пеленой горячего дыхания. Запиши его и свои ходы в маленький блокнот с принцессами на обложке, Майя, и сочини нелепые стихи. Под холодным светом волчьей луны мерцают пустынные прямоугольники, лишенные жизни, чужие совести. Просидишь несколько часов, уставясь наружу с ухватками киллера, и ловишь руками рассвет с быстрыми розовыми облаками. Представь, что раскинулось на месте восемнадцатиэтажной блочной высотки, школы, асфальтовой стрелы дорожки и мокрых ржавых гаражей тысячу лет назад – в ускоренной съемке, отматывая назад. Мелькали российские, советские, русские фигуры, а потом – степи-степи-степи. Как мало меняется на земле, и как стремительно исчезают люди.

      Взгляд тренера, триггер возбуждения, вытащил крючок из кошачьей лапы и вырвал Майю из невнятных мыслей. Что сделать с Василом? Что сделать с жизнью, если жизнь – боль, если люди – уроды, и она сама – урод? Растекшийся макияж на заплаканном лице Москвы – вот что такое Майя Вожделеющая. Но как же прекрасен единый момент больной, искаженной красоты!

      6. Is there anyone who entered a competition in order to lose?

      Зеленый, резиновый, расчерченный толстыми квадратами пол, пятнами пыльный и припорошенный песком, приятно пружинил под голыми подошвами. Впереди была спина самого высокого в группе парня, который уверенно бежал по периметру зала, отсчитывая вслух круги: 32, 33, 34, 35… Позади громко дышали разгоряченные, усталые одногруппники, которые двигались, стараясь экономить силы, и едва поднимали ноги над полом. Выправившиеся полы кимоно свободно болтались вокруг мокрых тренированных торсов (дети-модели). Сердце стучало так громко, что биение крови отдавалось в ушах и боку. Острая боль сжигала икры. Ладони начинали дрожать.

      В центре зала возвышался Васил Араратович, уверенно расставив ноги и заложив большие пальцы за черный пояс щегольского кимоно, и спокойно обводил взглядом уставших учеников. «Я не могу, я больше не могу», – на бегу прошептала ему Майя. Мудрый, как небо, и темный, как любовь, взгляд Васила остановился на ее лице: «Ты можешь, ты всё можешь. И никогда не сдашься». – «Я всё могу», – мысленно повторила Майя, опуская пристыженную макушку к земле, и принялась успокаивать сердцебиение, как только возможно,