Голод Рехи. Мария Токарева

Сожаления, любви или хотя бы отзвука печали по отношению к ней, пожалуй, уже не осталось, только не после всех злоключений в поселении каннибалов. Впрочем, воспоминания тоже постепенно отступали, осыпались и плавились, даже недавние представали так размыто, словно это стряслось вовсе не с ним.

      Оставались только песок с пеплом: с него начиналась жизнь любого рожденного после Падения, им и заканчивалась. Что-то застывает в неизменности: голод и песок – без них никак. Может, и хотелось бы, но никак нельзя, не дозволено.

      – В свое время, в свое время… – передразнил Рехи, поперхнувшись под конец, проклятые частички пепла все-таки набились в горло. Казалось, в воздухе его становилось больше по мере движения в сторону красных сумерек. Определенно, там не ждало ничего хорошего. Но в иной стороне вообще ничего не ждало: поселений эльфов на всей известной пустоши больше не было. Не миловаться же с людоедами.

      – Скоро. Пока послушай меня, – твердо сказал Митрий.

      – Не буду, мне просто больно, – надломился голос Рехи и превратился то ли в вой, то ли в смех: – Надоел! Все надоели!

      – Кричишь, как Сумеречный, – вздохнул с видом разочарованного наставника Митрий. Но Рехи привык не слушать учителей, ведь это они допустили уничтожение мира, значит, и советы их ничего не стоили.

      – И он надоел! – продолжал биться в агонии смеха взбесившийся эльф. – Ящерово отродье, солнцем в голову ударенный.

      – Да… Какие знакомые слова, – с сарказмом отвечал Митрий. – Он тоже когда-то сыпал проклятьями. Тринадцатый из Двенадцати. Ты ведь идешь к Цитадели?

      – Иду! Бреду… Я в бреду все бреду… – вздрагивал от короткого хохота Рехи. Раньше с ним такого не случалось, а теперь он опасался помереть, окончательно удушенный безостановочным смехом. Но, наверное, так лучше, чем издыхать в луже собственной рвоты, беспомощно подбирая раскромсанные ящерами потроха.

      Лучше со смехом перед лицом крылатых проводников: вот его все посылали к какой-то цитадели, а он бы сделал всем назло – умер. Хотя нет, он же сам намеревался отомстить Двенадцатому Проклятому. Эта мысль отрезвила…

      – Да ты так и правда не дослушаешь.

      Митрий встал со своего места, подошел и заставил убрать руку от раны. Рехи неохотно повиновался, поняв, что Проводник – из плоти и крови. По крайней мере, ладони и пальцы его оказались шершавыми, а их прикосновение к повреждению привело к вспышке боли, прошедшей от ног до головы. Из-за нее Рехи упустил момент, когда Митрий оторвал от своего балахона приличный кусок и замотал рану беспутного эльфа. Обычно повязки приносили чуть ли не больше мучений: прилипали, присыхали так, что отдирали их с мясом, да еще грубая материя ужасно терла. Но ткань белого балахона успокоила глубокий порез, охладила навязчивое жжение.

      Митрий вернулся к своему камню, Рехи плотнее прижал спасительную тряпку к левому боку. Ясность мыслей понемногу возвращалась: «Ну что ж, не каждый вот так поможет».

      – А теперь послушай, –